Марья Акимовна убедила Шанина вернуться к Анне.
Может быть, со временем и рассосалась бы боль, но однажды Анна во сне произнесла имя Синева. Шанин ничего не сказал жене, но начавшее было отходить сердце вновь закаменело; ничего не изменило и появление на свет Лены...
Дверь открылась, Лена спросила вполголоса:
— Папа, ты спишь?
— Заходи.
Он улыбнулся дочери, отложил книгу, сделал вид, что слушает ее, но мысли продолжали перемалывать прошлое. «Не Анна должна просить прощения, ты должен просить прощения», — сказала Марья Акимовна сегодня. «За что я должен просить прощения? За то, что прожил двадцать лет в одиночестве?» Он был уверен в своей правоте. «Но, может быть, это не так? — спросил он вдруг себя. — Может быть, я действительно несправедлив к Анне?»
— Папа, ты меня совсем не слушаешь!
— Извини, задумался. Продолжай, я буду внимательнее.
— Когда мне мама рассказала, я думала, не перенесу! Подумала даже, что напрасно вытянула из мамы эту вашу тайну, лучше бы мне не знать ничего! Я долго думала, должна ли говорить с тобой, а сегодня решила: должна! Это, наверное, очень трудно — простить такое, но, может быть, ты сумеешь, папа? Почему ты молчишь, папа?
Лена смотрела на него, и в темных глазах была мольба; такое выражение он видел у Анны.
— Тебе еще рано вмешиваться в наши отношения, — ласково сказал Шанин. Он не был готов начать этот разговор немедленно, хотя понимал, что теперь его уже не избежать.
— Нет! — голос Лены вдруг стал непривычно твердым и требовательным. — Это не ваши отношения! Это и бабушкины, и мои отношения, да, да, и мои! Я хочу понять тебя, папа!
Он выдержал пронизывающий взгляд дочери, пообещал:
— Хорошо, мы поговорим с тобой, Лена. Завтра. А сейчас я устал, извини.
— Хорошо, папа, — медленно выговаривая слова, согласилась она. — Я подожду до завтра.
На следующий день Шанину не удалось поговорить с дочерью: встречи с руководителями управлений и отделов допоздна задержали в министерстве. Вечером он позвонил ей из гостиницы.
— Надеюсь, ты на меня не сердишься? И билет уже в кармане, завтра улетаю. Поэтому либо ты приедешь меня проводить, либо разговор придется отложить до другой командировки.
Он надеялся, что, может быть, Лена не сможет приехать. Но она, не раздумывая, согласилась.
— Буду ждать тебя в три часа у входа в ресторан на аэровокзале, — спокойно сказал он. — Пообедаем и поговорим.
Шанин по-прежнему не был готов к разговору с дочерью и радовался тому, что у него еще есть время для раздумий. Чем больше Шанин думал над тем, что скажет Лене, тем отчетливее понимал: у него нет веских доводов. Ему всегда казалось, что, когда он начнет наконец этот разговор, самым разумным будет вместе с Леной проанализировать наиболее горькие факты из своей семейной жизни. Лене достаточно узнать их, и ее отношение к действиям отца определится самой собой. Последний упрек Марьи Акимовны вызвал у него сомнения в целесообразности этого пути. Хорошо, если дочь примет сторону отца, а если нет? А он не мог допустить, чтобы между ним и дочерью пролегла хоть тень отчуждения. «Пожалуй, лучше уйти от конкретностей, — подумал он. — Пусть разговор носит отвлеченный характер. Лена так или иначе успокоится, да и я буду избавлен от копания в душе Анны, в собственной душе».