— Не дрейфь, Митя, — успокаивая расстроенного Волынкина, сказал Чернаков. — Авось пронесет.
У кромки сушильного цеха Рашов остановился, наблюдая, как монтажники ставили висевшую на тросе гусеничного крана железобетонную колонну в четырехугольное отверстие в горбатом сером фундаменте. Наверное, крановщик был неопытен, колонна опустилась в стороне от отверстия, и рабочие в несколько голосов сердито кричали: «Майна!» «Майна!» Наконец колонна встала на место, монтажники попрыгали с фундамента на землю и, с любопытством оглядев стоявшие на дороге легковые автомашины и приехавших на них людей, начали цеплять к тросу новую колонну, лежавшую обочь фундамента.
Шанин сделал нетерпеливое движение, как бы намереваясь идти дальше, но Рашов продолжал стоять, глядя на выстроившиеся длинными шеренгами колонны, в глазах был вопрос. «Он никогда не видел, чтобы колонны ставили, когда нет еще стен. Это всех удивляет — колонны в открытом поле, — подумал Шанин и предположил: — Сейчас он спросит, почему мы не кладем стены».
Он угадал. Рашов жестом остановил Замкового, продолжавшего свой восторженный рассказ и обернулся к Шанину:
— Здесь ведь можно вести кирпичную кладку.
— Можно, но мы решили сосредоточить каменщиков в одном месте, они все в отбельном цехе, — ответил Шанин. — Сюда перейдут после того, как там закончат.
В отбельном цехе Рашов замедлил шаг, скользнул взглядом по лесам высотой с пятиэтажный дом. Вверху на них работали каменщики, снизу было видно, как они двигались, нагибались, снова распрямлялись во весь рост. В цехе было сумрачно и прохладно, резко пахло бетонной сыростью, небо голубело над головами отчужденно. Шанин предположил, что сейчас секретарь горкома начнет «вникать» в организацию работ — спросит, сколько на Промстрое каменщиков, каков темп их работ, когда начали и когда закончат, — задаст сто ненужных вопросов, на которые надо дать сто ненужных ответов. Но Рашов ни о чем не спросил.
— Помню, приехал сюда, когда все это только начиналось, — тихо сказал он с какой-то непонятной Шанину задушевностью. — До вас еще, Лев Георгиевич... Лес вырублен, корчуют пни, роют котлованы. Не успеют копнуть, вода начинает хлестать. Растерзанная земля — и озера, маленькие, светлые озера среди желто-черных холмов грунта... А раньше тут был сосновый бор. Сухой, золотой, рай для охотников. Я тоже знал сюда дорогу... Стою, представьте себе, смотрю вокруг — и слезы на глазах: что же мы с тобою делаем, лесная мать-земля? Не знаю почему, только мне казалось, что лишь в тех озерках еще жизнь и сохранилась. — Рашов помолчал, взглянул на Шанина. В прищуренных глазах промелькнула усмешка. — Недоумеваете, с чего это расчувствовался Рашов? Дескать, не к лицу секретарю горкома? Я уже тогда устыдился своего настроения. Газеты, журналы, кинохроника шумят: гигант химии! Чудо техники!.. Но что было, то было, незрелость проявлял, признаю. Хотя, знаете, признаю на жестких условиях: если уж сдирать живьем кожу с земли, так во имя того, чтобы побыстрее надеть новую, получше. Пять лет комбинат строим, а конца не видно, куда к лешему! — Уголки резко очерченных губ Рашова опустились. — Правильно требует правительство, надо ускорить пуск!