То, что легко не будет, я поняла, лишь взглянув на девицу. Капризная и стервозная до невозможности, с длиннющим маникюром, наращенными ресницами и волосами, на которые наверняка была убита прорва времени, сил и денег.
Серафима Петровна защебетала над ней, засюсюкала, хотя девица годилась ей в дочери. Та лишь поджимала губы и манерно морщилась, заставляя своего то ли мужа, то ли любовника прыгать под ее дудку.
– Пройдемте на кресло, – предложила акушерка, держа под локоток гражданку Ксению Львовну, как значилось в обменной карте. – Дана Владимировна вас сейчас осмотрит.
Девица прищурилась, смерила меня презрительным взглядом и рявкнула, что она договаривалась на Березовского, а не на хренову пигалицу. Вернее, выразилась она гораздо короче. Вот только если записывать ее монолог, из цензурного будут одни запятые. Ну, может быть, еще пара междометий. Но не факт.
– Заинька, может быть, ты потерпишь до приезда Даниила Сергеевича? – робко, совершенно по-идиотски спросил ее спутник.
Заинька натурально вызверилась, заявив, что… больше никогда… его… х… в себя… и чтобы… ее… он, а… дрочил… и пошел на… со своим… супружеским долгом.
«Все-таки муж», – отстраненно подумала я.
Но это были только цветочки. Оказалось, что у заиньки в анамнезе биологическое образование. Посему она знала лучше медсестер, акушерки, анестезиолога и врача, как ей рожать и что всей бригаде нужно делать.
Ксюшенька, как ласково называл ее супруг, держа свою мегеру за руку, спустя четверть часа и тонну обаяния Серафимы Петровны все же соблаговолила посетить кресло. При осмотре она выгибалась дугой при каждом прикосновении. Отчего ее муж – глава какого-то крупного концерна – вел себя как старая дева в первую брачную ночь: заламывал руки и требовал дрожащим голосом быть поосторожнее.
В предродовой заинька орала дурниной, пугая других мамочек, лежавших через стенку. Шейка у нее оказалась неэластичной, раскрывалась плохо. А скакать на мяче, глубоко дышать и вообще способствовать родовой деятельности заинька отказывалась. Похоже, считала, что раз она заплатила, то за нее и рожать должны. Я уже плюнула и хотела вкатить ей окситоцин, но тут экстренно поступила еще одна роженица.
Не контрактница, безо всяких договоров. Зато с ЭКО. Двойня. Тридцать четвертая неделя. У нее разошелся шов на шейке, которую ушили на тридцать второй неделе. Женщина, уже не молодая, резко побледнела в приемной и потеряла сознание. Благо медсестра успела подхватить, а затем и вдавить кнопку ургентного.
Раздавшийся вой звонка был по силе воздействия не хуже заклинания телепортации. На каталке роженицу домчали в операционную. Обработав руки, я нырнула в стерильный халат и фартук, подставленные медсестрой. Лешка уже открыл чемодан и звенел ампулами, наркотизатор следила за сердцебиением и критически низким давлением.