Начмед смерила меня сердитым взглядом и припечатала:
– Сейчас напишешь мне объяснительную, а потом пойдешь в палату к Жгутовой. И извинишься. За свое поведение. А еще объяснишь ей, почему делала каждую манипуляцию, почему назначила именно такую дозу каждого из препаратов.
Да-да. А еще в ногах поваляюсь и поцелую в тапки.
– Зачем? – Я подняла на начальство холодный взгляд.
Еще немного, и я уже не смогу изображать ледяную глыбу, потому как внутри меня все бесновалось. Клокотала злость, грозя выплеснуться наружу и снести к чертям собачим все вокруг.
В этот миг я ненавидела всех. И начмеда, которая хоть дурой и не была, но и смелой – тоже. Трусила. Держалась за свое кресло руками, ногами и зубами. И заиньку, решившую, что раз у нее деньги, то ей позволено все. И ее слабонервного безвольного супруга, исполнявшего любой каприз избалованной наглой стервы. И интернет, и СМИ. Их тоже. Свора псов, готовых накинуться на любую новость и раздуть из нее сенсацию. Вот, мол, какие у нас в стране отвратительные врачи, учителя, коммунальщики… и далее – подставить нужное из длиннющего списка. Лишь власть эти акулы пера хают осторожно и с оглядкой.
– Затем, чтобы Жгутова не стала поднимать еще больший скандал. Затем и будешь ей все разжёвывать.
– Нет, – отрезала я.
– Нет?! – взбеленилась начмед. – Ты в моем отделении сколько? Пять лет? А я пятнадцать! Поэтому делай, как тебе говорят.
Последние слова она буквально проорала, а потом положила передо мной лист бумаги и ручку. Ну я и накатала. Не объяснительную, правда, а заявление на увольнение.
Когда начмед его прочла, то я поняла: до этого она не орала. Так, репетировала.
– Сопля зеленая! Что, забыла, как сюда никчемным интерном пришла, как тебе руки ставили? Научилась и удрать решила? А вот хрен! Я тебя просто так не отпущу, паразитка ты этакая!
Она начала с остервенением рвать мое заявление на мелкие клочки.
Думала, кинет мне в лицо. Нашей Галине Федоровне порою были свойственны театральные жесты. Но нет. Она зашвырнула все в корзину. А потом достала из недр нижнего ящика стола сигареты и закурила. Прямо у себя в кабинете, хотя обычно гоняла всех даже за запах никотина. Начмед явно нервничала, причем сильно и в открытую.
– Значит, так, Убий, – начала она, пристально глядя мне в глаза. – Сейчас ты забудешь о своем ребячестве. Я – о том, что, возможно, проявила излишнюю… – она на миг замолчала, словно подбирая слова, – бдительность. И мы поговорим. Спокойно. Без истерик и криков.
Вместо ответа я начала медленно подниматься. Говорить не о чем.