Я устала, хочу спать.
Зайдя к себе, быстро раздеваюсь, распахиваю окно, с наслаждением чувствуя свежий воздух, льющийся в комнату, и с нескрываемым удовольствием ныряю под одеяло.
Все спать. Утро вечера мудренее. Это я завтра буду решать свои проблемы. Расскажу сестре, о том, что Вадим здесь, сообщу в полицию о преследовании. Все завтра, сегодня мне нужен отдых. Я чувствую так, будто в жерновах побывала. Тело гудит от нервного напряжения, в душе страшный разлад, пульсирует болью, будто ржавых гвоздей в меня засыпали. Поэтому засыпаю тревожным измученным сном.
***
Из сладкой неги меня выдергивает резкий рывок, и жесткая ладонь, зажимающая рот. В панике дергаюсь, пытаясь высвободиться, цепляюсь за чужую руку, безуспешно отталкивая от себя.
В полутьме различаю силуэт, и сердце сразу заходится от ужаса. Вадим. Я его из миллиона узнаю. Хоть в потемках, хоть на ощупь.
Кричу, но крик тонет, так и не вырвавшись наружу, дикий спазм перехватил горло. Он наваливается сверху, всей своей тяжестью придавливая к кровати, так что вдохнуть, не получается.
– Что сука, думала, убежишь, и я тебя не найду? – зло шипит мне на ухо.
Бьюсь, пытаясь вырваться. Он сдавливает сильнее, ладонь опускается на горло и сжимает. По-настоящему, без игр. В глазах темнеет от нехватки кислорода, в висках надсадно пульсирует кровь. Хриплю, скрюченными пальцами цепляясь за его одежду. Отталкиваю, ощущая, что сознание ускользает.
– Будешь орать – убью того, кто придет на помощь! – обещает, чуть ослабив хватку.
Зайдясь в диком кашле, ртом хватаю воздух, ничуть не сомневаясь в правдивости его слов. Он ненормальный, жестокий сукин сын, снова ворвавшийся в мою жизнь
Руки лезут под ночную сорочку, задирая ее до пояса. Сжимают бедра, оставляя синяки на нежной коже. Поднимаются выше, сминая грудь, больно щипая за сосок.
Вскрикнув, отстраняюсь, пытаясь выбраться из-под него:
– Лежи спокойно, сука! – толкает обратно на кровать, придавливая еще сильнее, – я тебе покажу, как сбегать, шалава белобрысая.
– Вадим, не надо, пожалуйста, – умоляю, хотя знаю, что бесполезно. Мои мольбы никогда на него не действовали. Он становился зверем, способным только причинять боль, упивающимся моими слезами, мольбами, моей слабостью. Зверем, который мог только терзать, унижая, загоняя на колени.
– Заткнись! – грубо сжимает мое лицо, впиваясь пальцами в скулы, – твое дело помалкивать, да ноги раздвигать.
Копается с ремнем на джинсах. Пытаясь одновременно его расстегнуть и удержать меня.
Мне страшно, я боюсь того, что может произойти, но события в этом доме закалили, сделали жестче. Я больше не терплю, строя из себя жертвенную овцу. Выворачиваюсь, кусаюсь, стремясь освободиться.