– Да у нас и так тут напасть, – пробормотал Верделл, глядя на жеребчика, который беспокойно ходил на другом конце верёвки, натягивая её всё больше. – Я уже жалею, что пошёл на поводу у своей жадности.
– Ты видел, как он бьёт его? Лошадь бить нельзя. Он же совсем молодой, и он просто напуган. Я думаю, что он умный.
– Ты знаешь толк в лошадях?
– Не особо, – пожала плечами Аяна.– Просто так кажется.
– Эх, кирья, – сказал Верделл, покачал головой и увёл лошадей во двор.
– Милый мой, хороший, – сказала Аяна, медленно подходя к жеребчику. – Я не обижу тебя. Стой спокойно. Как же тебя зовут?
Он стоял напряжённо и всматривался в неё, но страха в глазах не было. В них был какой-то вызов. Аяна протянула ему руку ладонью кверху, но он не потянулся обнюхать её, а сделал спокойный шаг в сторону. Он был не очень высокий, но крепкий и ладный, а шкура блестела. Аяна залюбовалась на цвет его шерсти.
– Ты как орешек колючий, – сказала она, вспоминая цвет глаз Конды. – Как ташта. Теперь ты Ташта. Пойдём, мой хороший.
Аяна легонько за верёвку, ожидая, что он снова отойдёт или вообще шарахнется, но он спокойно пошёл за ней.
Верделл отдал деньги мужчине, и тот помог оседлать лошадей. Сёдла были не самые новые, и Аяна удивилась столь странной цене.
- Верделл, почему седло стоит как четверть коня? - спросила она, осматривая покупку. - Они не выглядят как то, что стоит четверть коня!
– Видимо, тут работа кожевенника ценится больше, – сказал Верделл, отряхивая руки, которые сунул в бочку с водой у стены. – Как у вас – стекло. Кирья, я отдал всё серебро и медь, что у меня были. Осталось только золото и четыре гроша. Нам нужно будет разменять золотой в городе. Уважаемый, – окликнул он мужчину. – Сколько ехать до города?
– До большого торга? В Хасэ-Даг? Ну вы и замахнулись. Так-то дней десять, ежели не мешкать, но с этой скотиной – не знаю. Хорошо если за две недели доедете.
Аяна никогда ещё не ездила в седле, и ей было непривычно управлять поводьями.
– Ты слишком слабо тянешь, – сказал Верделл, когда они выезжали из деревни, и за ними на верёвке трусил Ташта. – Он не чувствует поводьев. У него рот жёсткий.
Аяна натянула крепче, и мерин послушался.
– Это жестоко, – жалобно сморщилась она. – Я рву ему рот. У наших уздечек нет этой железной штуки.
– Я не видел ещё ни разу, чтоб на лошадях ездили так, как у вас в долине. У вас как будто никуда не торопятся.
Это было правдой. У них никуда не торопились. Да и некуда было торопиться. Она вспомнила, как мерно Пачу шагал по дороге между полей с тыквами и подсолнухами, пока они ехали на общие работы, и грустно вздохнула.