С утра в комнате был рыбный запах, но Верделла не было. Ушёл на рынок, наверное. Ладно. Аяна взяла со дна мешка один медяк, спустилась, умылась из колодца и зашла в конюшню, убедившись, что кобыла на месте. От души отлегло: вечером она всё-таки успела подумать, что её украли.
Она вывела Ташту и оседлала его. Вчера после прогулки ноги сильно устали, и дышать было тяжело.
– Аллар, Ташта! Найле! Йере! Инни!
Аяну откинуло назад, и она на миг испугалась, но тело, привыкшее к этому движению, справилось, несмотря на то, что её живот заметно вырос с того дня, как она в последний раз ездила верхом.
– Инни!
Ташта шагал, и она сидела на нём в своём красном халате, радостная, с надеждой в сердце. Он мерно выстукивал копытами по желтоватой глине, и мимо проплывали убранные поля, а в воздухе стоял запах прелой листвы и осени, и над рекой стрекотали какие-то птицы.
Конар поприветствовала её, взяла медяк и ушла на огород к остальной семье. Аяна сидела у окна, по очереди нажимая на педали станка, прокидывая челнок и дёргая бёрдо, и думала, почему на разных краях мира так похожи музыка, любовь, дружба и нити. Холст прирастал и прирастал, малышка в животе шевелилась под её песни, и к обеду она с радостным удивлением поняла, что четверть длины керио уже готова.
За работой спина затекла, и, возвращаясь на постоялый двор, Аяна снова затосковала, а потом разозлилась сама на себя. Эти перепады настроения измучили её, а ещё ей было одиноко и грустно в этом чужом городе, среди чужих людей.
-Ваша долина обширна, и здесь тебя окружают близкие люди, которые обнимают тебя и говорят с тобой на понятном тебе языке. Там же у тебя будет не долина. У тебя будет четыре комнаты с решётками на окнах и обнесённый высоким забором парк, в котором деревья настолько часто подрезаются садовником, что перестают быть похожими на настоящие деревья, и от этого тебе захочется кричать. Но ты не сможешь уйти, когда тебе этого захочется. Нет. Ты будешь выпрашивать разрешения выйти. И ты никогда не выйдешь никуда одна. Ты слышала об обычаях, но не примеряешь их к себе, думая, что способ их обойти найдётся, но нет. Он не найдётся. Ты даже не сможешь отвлечься на детей, как это делают другие женщины. Ты будешь чахнуть и стареть среди совершенно чужих людей, которые не понимают ничего в твоей душе, пока не увянешь, как цветок, пересаженный в неподходящую почву.
Может быть, Воло был прав?
Она была в отчаянии.
Конда увёз её сердце в своих ладонях, а она сама бросила всё остальное, что было ей дорого. Невидимая дыра в груди ныла. Она заснула в слезах ещё до темноты и проснулась посреди ночи.