Видана прикинула что-то, глядя наверх, и понимающе хмыкнула.
– Пятерых, – кивнула она.
– Вот. Я даже представить не могу, чтобы муж любой из моих подруг или сестёр пошёл к другой женщине втайне от жены. Да и ни одна женщина не допустила бы мысли о том, что мужчина, женатый на ком-то из её подруг или соседок... Фу. Мне мерзко. Я понимаю, что у вас всё иначе, но это как раз то, что важнее твоих желаний. Это уважение к себе и к тому, с кем ты в союзе. А эта его кира принимала его, зная, что он... творил такие вещи. Я думала, у вас это осуждается!
– Да. Осуждается. А ещё все понимают, что мужчина по своей природе не может долго сдерживать некоторые... желания, которые приходится придержать, когда жена носит дитя. Не все мужчины так сильны! Тем более, что он признаёт ответственность. А развод – дело нелёгкое.
– Я все равно не понимаю. Он же кир, он ведь спрашивал тех женщин разрешения коснуться их! Как они-то могли отвечать согласием, зная, что он женат, и что его жена ждёт ребёнка?
– Мы не знаем всего, капойо.
Кимо, Кимате. Он спал, и Аяна тихонько сидела рядом с кроваткой, уткнувшись носом в его шею. Разговор с Виданой и дорога пешком до порта заняли какое-то время, и Иллира нахмурилась, когда невысокий бородатый молодой человек в камзоле и помятой шляпе вышел из экипажа у хлебной лавки и нырнул в тёмную арку, пройдя мимо окон кухни.
– Ты совсем рассудка лишился, Анвер, – удручённо качала она головой.
Аяна пожала плечами, отошла от кроватки Кимата и протянула руки к Иллире, но та попятилась.
– Хочу обнять тебя.
– Я знаю, что ты не мужчина, но не могу заставить себя касаться постороннего человека с бородой. Прости. Сними её, тогда обнимемся.
Аяна хихикнула и сняла бороду.
– Ты выглядишь как странный тощий подросток в костюме взрослого мужчины, и борода кажется самым фальшивым из всего этого костюма.
– Я знаю, Иллира. Но тут мысль о том, что женщина будет в таком виде ходить по улице, всем кажется настолько дикой, что даже мой вид по сравнению с ней – просто детская шутка.
– Да уж. Твой кот приходил. Я не кормила его. Иди, покорми.
Аяна лежала в кровати и слушала, как кот гремит миской с объедками по каменной площадке у окна.
– Ишке, – позвала она его. – Так тебя зовут? Ишке?
Кот, естественно, ничего не ответил. Он прыгнул черной тенью, взвившись дугой над перилами, и растворился в темноте.
С утра Аяна разбудила Кимата, целовала и тискала, пока он не запротестовал, а потом вышла с ним во двор. Она показывала ему жуков и вылетавших из-под штукатурки пугливых зеленоглазых иррео с прозрачными крыльями, похожими на стенки мыльных пузырей, потом с тяжёлым сердцем отдала сына Иллире и побрела к площади.