– Это у нас взаимно, – не мешкаю с ответом.
– Но сейчас, – его рука скользит по моей щеке и зарывается в волосы. Хочется притереться к ней, но я знала, на что шла, когда просила помощи двуликого. Тело жаждет его, но важно напоминать себе, что я больше, чем безвольный кусок мяса. – Я передумал.
– Какая честь для меня, – и пусть я не просто кусок мяса, но голос меня подводит, выдавая охватившее напряжение. Напряжение ли? Возбуждение, будем честны.
– Еще нет, – его взгляд снова падает на губы, задерживается там, но возвращается к глазам, – но мы это исправим.
– Все двуликие такие оптимисты?
– Реалисты, милая. Все двуликие реалисты.
И как бы мне не хотелось признавать поражение, но… от неторопливого скольжения его пальцев в моих волосах, от этого взгляда, что обещает так много, и хрипловатого голоса, мысли разбегаются, а голосовые связки способны лишь на то, чтобы стонать. Поэтому срочно нужно сменить тему. И, прикрыв глаза, чтобы не выдать охватившего меня возбуждения, спрашиваю:
– Так все-таки зачем тебе корсет?
Но голос звучит так, будто я всю ночь в исступлении орала имя двуликого. Плохо дело. Очень плохо.
– Так хорошо? – хриплый шепот из-за спины, тихий шорок и плавное натяжение на бедрах.
– Можно сильнее, – выдыхаю, сдерживая стон.
– Точно? – чувствую между лопаток прижимающую к матрасу обездвиживающую меня горячую ладонь. – Не хочу сделать тебе больно.
– Бывало хуже, – бросаю раздраженно, намерено разрушая интимность момента, – хватит носиться со мной как курица с яйцом, не рассыплюсь. И грабли свои убери.
– Запомни, милая, – в поле моего зрения появляется рука, которой Вальтер теперь упирается в матрас около моей головы, а сам он наклоняется прямо к моему уху, шепчет так, что от его дыхания за ухом становится горячо, – спускаю тебе грубость только потому, что ты уже сама себя наказала. Но если бы не травма…
– То что? Наказал бы меня сам? Как пошло.
– Зато эффективно, – он наклоняется еще ниже, трется носом о тонкую кожу на шее, и я вздрагиваю. Подскочила бы, но на лопатках по-прежнему лежит его ладонь, – Не шевелись, иначе будет больно.
– Лучше больно, чем… так... – я долго подбираю безопасное слово, но двуликий заканчивает за меня:
– ...хорошо? – не дождавшись моей реакции, отстраняется и уже обычным тоном заканчивает: – Так ты, может, не случайно напрашиваешься на порку?
– Запомни, милый, – передразниваю его с издевкой, – порка будет последнее, что ты успеешь сделать перед кончиной.
– Кончина это от слова…
– Заткнись!
Я его не вижу, но готова поклясться, что в данный момент его губы растягиваются в улыбку. Мерзавец наслаждается этими перепалками, получает от них настоящее удовольствие и даже не думает скрывать это. Но что самое пугающее, мне хочется улыбнуться ему в ответ. И это помутнение началось еще когда он зарылся своими пальцами в моих волосы, у меня тогда даже мысли не возникло воспротивиться, лежала и наслаждалась, вяло огрызаясь, хотя кому другому дала бы отпор куда более жесткий. И вот опять это острое чувство единения, будто я невольно впустила его в свою жизнь, позволила стать кем-то б