Он выслушал ее позже, узнал и об артефакте, и о попытках Марты выиграть у судьбы немного времени, чтобы вытащить дочь из мира, в котором та была обречена. Марта девятнадцать лет так или иначе заставляла Лили маневрировать от одной линии жизни к другой, незаметно направляла дочь, подталкивала к ней нужных людей, отводила ненужных, пытаясь увести смерть как можно дальше от девочки, но все эти усилия являлись лишь временной мерой. Марта видела, знала, что только в другом мире край жизни ее дочери отдалиться, а будущее развернется так далеко, как и должно быть. И она знала, что только после рождения дочери Лили захочет хотя бы выслушать ее. Только тогда Марта сможет выдохнуть и попросить прощения за все. У всех.
Год спустя
Лили
– Валентин, – говорю сдержано и серьезно, – подай соль, пожалуйста.
Мы с Вальтером и Костей – старшим из его младших братьев, сидим за столом установленного на зеленой лужайке дачного домика, пока Глеб немного в отдалении колдует над мангалом, снимая готовое мясо и выкладывая его на большое блюдо, а моя мама рядом с ним с Каролиной на руках показывает малышке сорванную ромашку, которую она то и дело норовит засунуть в крошечный ротик.
«Валентин» обреченно на меня смотрит, а я прыскаю от смеха, тут же снова становясь серьезной.
– Я просил не говорить ей, – мой двуликий игнорирует меня, обращаясь к Косте.
– Я же не знал, что ты женился на... эм... кхм... – он закашливается, делая вид под моим обещающим расплату взглядом, что нашел в тарелке нечто невероятно интересное.
Победно смотрю на Вальтера, но тот только глаза закатывает, пряча улыбку в уголках губ. Он не злиться по-настоящему, а я безумно его люблю, но не могу упустить случая подразнить, потому что за час до обеда узнала его настоящее имя, которым назвали его родители при рождении.
– Валюш, соль, пожалуйста, – напоминаю о себе.
– Скоро ей надоест, – говорит он Косте, ставя передо мной корзинку со специями.
– Это вряд ли, – говорю на распев, старательно посыпая солью овощи на тарелке в центре стола. – Но людям свойственно верить в лучшее.
Наш с Вальтером диалог через третьих лиц и тарелки прерывает Костя.
– О, наконец-то! – громко и довольно встречает он наших подошедших родителей.
Поднимаю голову и встречаюсь взглядом с мамой, снова вижу в ее глазах отголосок тех эмоций, что увидела там в момент нашей первой встречи. Кажется, что она чувствует себя спокойно только когда держит меня за руку. Вот и сейчас она подходит и кладет руку на мое плечо. Мама вообще очень часто дотрагивается до меня. Сначала искала поводы, поправляла мне прическу, снимала невидимые соринки с одежды, задевала случайно, но со временем прикосновения из стали намеренными. Она очень часто берет меня за руку во время наших субботних завтраков, обнимает, заключая в кольцо рук, обнимает чаще, если я держу Каролину, будто ее любви становится больше, и она никак не может сдержать ее. Я и сама люблю ее объятия, потому что мамино тепло, оно какое-то особенное, не поддающееся анализу. Всю свою жизнь я была далеко от нее, но теперь, когда она наконец-то рядом, прошлое будто перестает существовать, будто и не было этих лет одиночества, будто рядом она была всегда. Хотя она и была, присутствовала в моей жизни незримо, направляла твердой рукой туда, где не было так хорошо, как нам бы того хотелось, но было лучше, чем могло бы быть, прояви она слабость. И за это, за свою жизнь, за Вальтера рядом, за Каролину, я всегда буду благодарна своей маме. И всегда буду стремиться задержаться в ее объятиях чуть-чуть подольше.