— Господин Эйнардс, господин Эйнардс! — торопливо окликнула я.
Притормозил, обернулся, посмотрел с вежливым отстранённым вниманием. Я сделала несколько шагов, сокращая расстояние, и…
— Я подруга Науры, сестры отца Тевлогия. Хочу сказать вам спасибо за помощь. Наура, она…
Грэм не дослушал. Благожелательно кивнул, подарил нейтральную улыбку и поспешил дальше. Словно я пустое место и не значу ни-че-го.
— Оу! Господин Эйнардс! — прозвучал рядом ещё один женский голос.
Я увидела как к Грэму подскакивает нечто юное и в розовом. Уж не знаю, о чём говорила та девица, но реакция главного стражника была аналогичной. Кивнул, почти улыбнулся и сообщил, что очень спешит.
Ну и всё. Грэм ушёл, а мы с девицей остались. Несколько долгих секунд обе смотрели ему вслед, а потом дева повернулась и начала спускаться по ступеням. Поравнявшись со мною, вздохнула:
— Ну ничего, в следующий раз.
А я… Так вдруг поговорить захотелось!
— Думаешь, в следующий раз он нас заметит? — в моём голосе прозвучала надежда, и это было совсем уж глупо.
Девица фыркнула и неожиданно поджала губы. Окинула уничижительным взглядом и ответила:
— Меня-то точно заметит, а тебя — нет.
Внезапно это оказалась пощёчина. Меня никогда-никогда не смущали собственные платья, причёски, манеры, более того, я нарочно старалась быть невзрачной. Но сейчас…
— Ты ж как монашка, — добавила девица. — А вот я… — она поправила пышную розовую юбку, — …настоящая фея.
Настоящая? Серьёзно?
Я зарычала и испытала очень несвойственное мне желание выдрать из её головы пару пучков волос.
Моё возвращение в лавку было встречено настороженным молчанием. То есть Габи сначала заикнулась, а потом прикусила несуществующий язык.
Я же сбросила плащ, заварила кофе и, взгромоздившись на любимый высокий стул, уставилась в пространство.
Сколько так сидела? Долго. Очень долго. И просидела бы до самого вечера, если б не настойчивый стук в дверь.
На двери по-прежнему висела табличка «Закрыто», но помещение лавки, в общем-то, просматривалось. Вот Полли меня и углядела. Теперь ломилась, не собираясь отступать.
Когда звуки ударов превратились в нечто раздражающе-нестерпимое, я отлепила попу от стула и отправилась открывать подруге. Хотела послать за бестактность, но Полли выглядела слишком обеспокоенной:
— Ами, дорогая, ты почему не открываешь? Тебе нехорошо?
Не успела я сказать, как мне пощупали лоб, пульс, а обнаружив холоднющие руки, принялись греть их в своих ладонях.
— Амирин, ты почему такая бледная? Что случилось?
Ничего особенного. Жизнь.
Вяло улыбнувшись, я освободила руки из плена и махнула в сторону прилавка. Когда дошли, предложила Полли только вазочку с конфетами, варить вторую порцию кофе не было сил.