Некоторое время мы молчали, давая возможность мальчику справиться с нахлынувшими воспоминаниями. Он же тер кулачком катившиеся градом слезы. Мне в этот момент так жалко его стало, аж защемило в сердце, и до того жалко было от того, что понимала, какую трагедию они перенесли, но сейчас совсем накатило. Захотелось его прижать и погладить по голове. Но не даст же, только оттолкну, и больше не захочет говорить. Подождав немного, пока ребенок справится со своими эмоциями, я решила продолжить разговор.
– А как ты знал, что они еще живы были? Ты же сам говорил, что когда выходили из дома, он уже умирал.
– Но не умер же, – звонко ответил Орин. – А она кричала сильно, ругалась, обзывала их зверями дикими, что палят, не дав умереть спокойно. Жутко было, я Мирце все уши закрывал, а она мелко дрожала и плакала. И до сих пор во сне иногда плачет, маму зовет. Мы из дома и не выходили. Я нашел в печи кашу и пироги, тем и питались. Слышали, как причитали наши, проклинали разбойников, что заразу принесли, стали помирать, как мухи. Но я не пускал детей на улицу, даже когда Янци к мамке своей просился, не пускал, знал, что он тоже может помереть. Потом, дней несколько прошло, когда у нас еда закончилась, я из погреба грибы да соленья таскал, да последнюю краюху хлеба делил по крохам. Потом зашумело, загрохотало, начали хаты гореть одна за другой, только уже никто не кричал, поумирали все. Когда наша хата загорелась, я загнал детей в погреб, там и отсиделись, пока маги пришли. Они нас и вытащили, ругались, жуть, что не проверили, когда начали деревню палить. И удивлялись, почему мы не заболели. Забрали в город, изучали, потом сказали, что порошок, что нам разбойник раненный дал, спас нам жизнь. И отправили сюда.
– Так ты говоришь, торбу разбойника забрал староста? – переспросил Аридиэль.
Орин кивнул:
– Да, он всегда все к себе тащил, жадный был. Деревенских обижал дюже.
– Понятно. Скажи, Орин, кто к вам приходил так часто с вопросами?
– Да, маги все приходили, а недавно зашел другой маг, чужой. Эти все такие добрые, вежливые, которые столичные, а этот пришлый злой был, в пыльной одежде пришел, вопросы о торбе задавал. Просил нарисовать, какая хата старостина будет, чтоб потом среди обгорелых найти. Я нарисовал, он и отстал, ушел, только вот сильно Мирца его напугалась, плакала потом долго, еле успокоил.
– А нам нарисуешь, где старостин дом стоял? – спросила у мальчика.
– Сейчас, только бумагу и карандаш достану, – и он залез в недра своей тумбочки.
Вылез он с альбомом и карандашом. И начал рисовать дома, направление, как сориентироваться, подписал. У меня глаза на лоб медленно лезли. Откуда такие способности у маленького мальчика? Я просканировала его магзрением и присвистнула от неожиданности, каюсь.