– Не может, – покачала головой я. – Что я ему сейчас скажу?
– Правду, – просто ответила подруга и протянула руку. – Давай градусник.
– Держи.
– У-у-у-у-у, мать! Да у тебя температура! – воскликнула Ликуська. – Так, давай-ка, дорогая, приподнимайся повыше, я тебе сейчас лекарство принесу. Потом укутаем тебя одеялом и будешь потеть. А я пока сварю горячего бульона. Питать нужно, как и пить больше жидкости. Вот горячий куриный бульончик как раз то, что доктор прописал.
– Угу, – кивнула я, поежившись. Теперь тело пробирал озноб.
Натянув повыше одеяло, я укуталась в него с головой, оставив лишь лицо незакрытым. Поджала ноги, в попытке согреться, но долгожданное тепло так и не наступило. Лика вернулась через пять минут, неся еще одну кружку, в которой плескалась какая-то жидкость, светлого цвета. В комнате приятно запахло цитрусом.
– Давай вот это пей, и спать. Я тебя позже разбужу, сходишь в душ, а я поменяю постель. Потом натянешь свежую футболку и снова спать – приказала подруга.
Я сделала большой глоток приятно пахнущего лекарства, и чуть не выплюнула все обратно. Что это еще за гадость? Почему она пахнет обалденно, а на вкус, как помои?
– Пей-пей! – усмехнулась Лика. – Или ты думаешь, что болеть приятно?
Я замотала головой и, пересилив себя, все же выпила эту жижу – иного слова для лекарства я подобрать не могла.
– А теперь спатки, – пробормотала подруга, забирая у меня чашку. – И пусть тебе приснятся только светлые и добрые сны.
Откинувшись на подушку, я закрыла глаза. Сейчас мне Лика чем-то напомнила мою маму. Она также укладывала меня спать, когда я болела. Также кормила вкусным, но почти обжигающим бульоном. И также желала мне только самых теплых и светлых снов. Только мама еще целовала меня в макушку, после чего я засыпала с особым чувством – чувством защищенности и умиротворения. Нужно ли говорить, что и сны мне снились радужные, добрые?
Неделю я провалялась с высокой температурой. Рядом со мной постоянно кто-то находился. Лике, казалось, было в кайф ухаживать за больной подругой, потому что все мои робкие возражения, что я могла бы и сама, были сметены и уничтожены. Вадим заезжал часто, но в основном по вечерам. Садился на край кровати и после банального «Как дела?» и «Как самочувствие?», напряженно молчал, хмуря лоб. Я тоже не спешила с расспросами, так как понимала, что после того ЧП у мужчины забот полон рот. Так и общались молча, изредка перебрасываясь взглядами.
Я часто сдерживала свои порывы сесть на кровати и крепко его обнять. Тяжело было смотреть на темные круги, прочно обосновавшиеся под глазами и усталость, которая была написана на его лице. Но и делать первый шаг, когда сама не можешь разобраться в своих чувствах, не имело смысла.