Всё остальное — нормально, обыкновенно, даже иногда мило, но блёкло, под стать унылым сценическим костюмам. Чеховская пьеса знавала немало удачных воплощений, так что видывали мы Сонечек поувлекательней и Елен Андреевн позабористей. Брауншвейг оформил чтение текста, но не предложил глубоких, увлекательных режиссёрских решений. Не считать же таковыми кадушку с водой или микрофон, к которому выходит профессор Серебряков.
Вполне отрадно, что Театр наций пошёл на прямой контакт с автором и решился произвести самый обыкновенный спектакль. Но не позабыл ли театр, пока искал что-то на путях модернизации, как они вообще делаются, эти «обыкновенные спектакли»? Что у режиссёров бывают иные способы воздействия на зрителя, нежели выдумывание дешёвых (а хоть бы и дорогих) аттракционов, искажение текста, бессмысленнопарадоксальная трактовка персонажей? А есть, к примеру, налаживание актёрского ансамбля. Об этом применительно к «Дяде Ване» пока что трудно вести речь. Артисты играют как бы «мимо» друг друга, взаимоотношения героев невнятны. И серый забор, окружающий сцену, начинает навевать культурный сон — конечно, в тех эпизодах, где нет Миронова. Ничего не поделаешь, зрителя не перевоспитаешь — в Губернский театр ходят в основном посмотреть на Безрукова, в Театр имени Ермоловой — на Меньшикова, в Театр наций — на Миронова. И в чём-то главном неисправимый зритель прав!
Что до «Дяди Вани», тут вот какие проблемы. Растерять полезные навыки легко, восстановить трудно. Мечтаем: очнётся наша сцена от обморока под названием «современный спектакль» — и, подобно героям, попавшим на остров после кораблекрушения, начнёт заново «отстраивать цивилизацию», вспоминать: а что же там такое было, в прошлом, «несовременном» театре? Откуда бралась сила и глубина впечатления — такая, что зрители спустя тридцать, сорок и более лет его помнят? Что эти черти, прежние артисты, умели и отчего колдуны-режиссёры над своими изделиями по году корпели?
Хорошо бы — вспомнили.
20 июня 2019 года в прокат вышла картина Кантемира Балагова «Дылда», получившая в Каннах приз за лучшую режиссуру в программе «Особый взгляд». Международные призы автоматически обеспечивают отечественному фильму интерес аудитории. И продюсеры «Дылды» (Александр Роднянский, Сергей Мелькумов) томить публику не стали. О «Дылде» тотчас стали спорить — неудивительно. В центре фильма — две женщины, а женщины — это жизнь, а жизнь — это… а что это?
То, что молодой режиссёр Кантемир Балагов, дебютировавший незаурядным фильмом «Теснота», одарён именно как режиссёр кино, очевидно. Мои опасения связаны с подозрением, что международная кинематографическая общественность взялась выращивать из него очередного «монстра» вроде фон Триера или Ханеке (не того же масштаба, но того же типа). То есть производителя унылых опусов часика на три, преисполненных отвращения к жизни, которые все изображающие из себя интеллектуалов обязаны созерцать с глубокомысленным постным лицом. Превозмогая естественное желание рвануть в соседний кинозал на новое аниме Миядзаки. Вырезать из «Дылды» 60 минут — это был бы и акт милосердия, и прямое эстетическое благо. Но как же тогда доказать, что твой фильм принадлежит к самому «сурьёзному кино» на свете? Только если паузы между словами по 10 секунд, а между фразами 30–40 (доходит порой и до чистой минуты!). Ритмы «Дылды» тягучи и однообразны до невыносимости, и не надо поминать учителя Балагова Александра Сокурова — да, и он использует замедленность и тишину, но он хитрец первостатейный, ритмы его картин виртуозны, монтаж, при всей нежности, поразителен. Тягомотность «Дылды» — следствие профессионального несовершенства режиссёра, и было бы здорово, если бы свои явные недостатки он не принял за востребованные миром особенности. Тем более главного свойства режиссёров-монстров, то есть отвращения к жизни, у Балагова нет и в помине.