Мирное копошение вокруг стола с пищей, которую исправно готовит типичная заполошная мама Рая (Розанова старательно приоткрывает рот и заводит глаза под лоб, как обычно делают все актрисы, изображающие еврейских мамочек), нарушено страшным сообщением. Мира и Адик собираются отъезжать в Израиль. Григорий Иосифович, настоящий советский человек, восстаёт против предательства дочери. Потрясённый изменой в собственном доме, он гордо уходит и отправляется в море пить холерную воду — жить больше незачем. Однако в драматических обстоятельствах еврейское вдруг проступает сквозь советское (Ярмольник это отлично играет). Холера Григория не берёт, в разговоре он то и дело переходит на идиш, а грядущий отъезд Миры совершенно перекрывается новым ужасным происшествием. Евгений Цыганов — Борис, от которого, ясно, девкам жди беды, смотрел-смотрел на соседскую пацанку, пятнадцатилетнюю Ирку, игравшую в дурацкие детские игры с его сыном, да и загорелся вожделением непреодолимой силы. Сразу предупреждаю бдящих моралистов: ничего не было, кроме пары поцелуев. Цыганов — Борис лишь смотрит тяжёлым тупым взглядом на девчонку Ирку, такую же противную, как большинство девчонок возраста выдуманной Набоковым роковой Лолиты. Но Борис проводит её на карантинный корабль, селит в одну каюту с сыном и строит планы увезти свою зазнобу в Москву… Приходится доблестному Григорию Иосифовичу отправляться к парализованному деду-соседу на тяжёлые разборки.
А при чём тут Одесса, почему не Киев, не Ялта и так далее, спросите вы, а я вздохну. Одесса немножко ни при чём. Как известно, снимать кино, чьё действие отстоит от нашего времени на тридцать и более лет, в крупных городах России и Украины практически невозможно. Старую Москву в «Статском советнике» снимали в Твери, и «Одессу» нашли не в Одессе — часть выстроили на студии, часть подсняли на южном побережье Краснодарского края. Стеклопакеты и спутниковые антенны принципиально изменили облик поселений. Так что реальная Одесса для исторических стилизаций непригодна. Но ведь остался — вроде бы ещё остался? — одесский «миф», жемчужина в ожерелье русских советских мифов о блаженных солнечных краях, населённых светлыми гостеприимными людьми (миф Грузии, миф Армении). С мифом Одессы в «Одессе» тоже нелады.
Еврейство предстаёт в этой картине как разновидность неопрятного и бескультурного мещанства. Когда от приторно-любезных интонаций вмиг срываются на визг, крик, ругань. Просто с характерным взведением интонации вверх, как это всегда делают рассказчики еврейских анекдотов. Сильно вылезает низменное начало — зависть, вожделение, озлобленность, корыстные претензии. Советский быт лишь прикрывает обычные разборки галутного еврейства. На этом фоне добродушный русский пьяница-композитор выглядит даже привлекательно. Но отец семейства Григорий — Ярмольник нравственно превосходит своё окружение, так что баланс национальных плюсов-минусов в целом соблюдён по принципу «все мы не ангелы».