Мои родители тоже беспокоились, что я вернусь, но я понимала их потребность быть с бабушкой. После звонка, когда в три часа ночи ее застали стучащейся в дверь бакалейной лавки и требовавшей бананов, мы все поняли, что другого выхода нет. Никто из нас не хотел помещать ее в дом престарелых.
Прятаться в доме с Бриони тоже было нечестно по отношению к ней. Она любила парк и играть на улице. Я приняла решение встретиться с этим городом лицом к лицу, и чтобы они ни говорили, это не имело значения. Недалекие люди в маленьком городке. Это не повлияет на мое будущее.
Однако говорить это и верить в это — две разные вещи. Нелегко было видеть людей из моего прошлого и относящихся ко мне, как к чуме. Те, кто когда-то были друзьями, теперь вели себя так, словно меня здесь не было, или хмурились при виде меня.
А все потому, что я попросила старшего брата моего парня подвезти меня домой с вечеринки на поле после того, как я поругалась с Гуннером. Я доверяла Ретту. Это была моя единственная ошибка. Больше я ничего плохого не сделала.
Хранить свою девственность было моим выбором. Я не хотела просто заниматься сексом с парнем, в которого не была влюблена. Если бы у меня случился секс, я бы хотела уверенно знать, что сейчас именно подходящее время. С правильным человеком. Гуннер никогда не был подходящим человеком. А мне было всего пятнадцать. Другие девушки занимались сексом, и я постоянно слышала, какая я глупая, что жду и, что Гуннер изменял мне. Но мне было все равно.
Я ждала.
Пока Ретт не отнял у меня этот выбор в ту ночь, когда лишил меня девственности. Мне до сих пор снятся кошмары об этом. Но рождение Бриони сильно изменило меня. Сделало меня сильнее и исцелило так, как ничто другое не могло.
Я решила, что все еще девственница. Может быть, не физически, но в сердце. Я еще не решила отдаться парню. Этот выбор все еще оставался за мной. Я бы не позволила Ретту забрать это у меня.
— Мой самич, — радостно сказала Бриони и захлопала в ладоши, когда я поставила перед ней бутерброд с кетчупом.
— Мне это нравится? — спросила меня бабушка.
Улыбнувшись, я покачала головой. Я не была уверена, что кому-то, кроме годовалого ребенка, это может понравиться.
— Ты же любишь груши и творог, — напомнила я ей.
Она снова кивнула и огляделась.
— Ты не видела Томаса?
Номер, на который вы пытаетесь дозвониться, больше не обслуживается.