Нервный смех вырывается из меня против воли.
— Что поменяется? Пойду я против них один или пойду с тобой, но рискуя Евой? Она беременная, — добавляю зло, — и если для тебя жизнь ребенка ничего не значит, то для меня все иначе.
— Ты получаешь мою защиту, — он откидывается на спинку дивана, гора мыщц и полдесятка литров татарской крови, — ты и твой ребенок.
Я поднимаюсь, вытягивая из кармана несколько купюр и бросаю их на стол. Знаю, что этот жест слишком демонстративный, но ничего с собой поделать не могу. За время работы в Германии кажется, что все это болото, связанное с интригами, криминалами, кумовством, осталось в прошлом, ушло безвозвратно вместе с прошлым.
Но стоит вернуться домой, как вот она, реальность: людей выгоняют из собственных квартир, а ты должен бояться отморозков или идти под крыло к другим, таким же. И ведь я далеко не последний человек в городе, так кто же, черт возьми, эти люди, против которых я готов выступать?
Тошно. От грязи вокруг, от сегодняшнего дня, от самого себя — тоже тошно. Дожил, твою мать, до тридцати с лишним, а все думаешь, что мир станет сказочным и правильным, единороги будут какать бабочками, а на конце радуги дожидаться горшок с баблом.
Пока единственный горшок, который подкидывает мне жизнь, доверху наполнен дерьмом.
Я разворачиваюсь на выход, делаю три шага, когда Сабиров кидает мне в спину:
— Баринов, мое предложение действует два дня. Подумай еще раз, подумай хорошенько. Пока ты будешь их искать, пока найдешь, кто пойдет за тебя качать, может стать слишком поздно. Время играет против тебя и меня — тоже.
Я слушаю его слова, обернувшись в полоборота и пялюсь на красочный светильник на стене. Глазам больно смотреть на раскаленную вольфрамовую нить, мозги сейчас взорвутся от перенапряжения.
— Я тебя услышал, — выхожу, громко хлопая дверью. По темному коридору, как слепой, пока не выйду на улицу, на свет.
Здесь жарко, шумно, солнечный свет хлещет по натянутым нервам, смятой пачки сигарет больше нет в кармане и мне нечем занять руки. Я бы с удовольствием снова кому-нибудь втащил, чисто ради того, чтобы избавиться от дикого напряжения, сковавшего тело.
Сабиров знает, кто эти люди. Нормальные, серьезные — не занимаются отъемом квартир у чокнутых бабушек, чтобы он там не чесал мне. Еще не понятно, в чем его выгода, почему он так лезет в это дело с упорством носорога, а не шлет меня сразу к шайтану после того, как я потоптался на его горячем восточном гостеприимстве?
Думай, думай, Баринов, выход должен быть. Пусть забирают эту чертову квартиру, если ребенок мой, я в любом случае Еву не брошу, а жить у меня есть где.