Из-под лепнины тут же натекла лужа, лепнина таяла, как и всё здесь минуту назад.
Я вся сжалась – испугалась, что феникс вернётся.
И снова назовёт Предательницей.
Нет, этого страшного слова так и не прозвучало… вслух… кажется… но оно сквозило из каждого взгляда Тринадцатого Принца, из каждого его жеста, прикосновения. Я как-то не сразу даже поняла, что больше не стою, уперевшись ладонями в комод – именно в этой позе Фиар меня оставил, а сползла благополучно на пол. И продолжаю глотать слёзы, свернувшись в комочек.
Как же холодно… не снаружи… изнутри.
И как же… страшно.
Страшно умирать.
Это похоже на постепенное перекрытие воздуха. Каждый новый вдох – чуть короче предыдущего. Это похоже на распирающий изнутри горло алчный и беспощадный ледяной ком. Он с каждым моим выдохом захватывает всё больше внутреннего пространства, отвоёвывает себе территорию… И перед глазами всё плывёт от удушья и нескончаемых слёз. И потому это похоже ещё на ледяную клетку, которая, наваливаясь со всех сторон, так и норовит раздавить, пробираясь к самому сердцу…
Сердце! Ему больнее всего!
Больно умирать непонятой, непрощённой.
Без права на оправдание.
Больно умирать глупой, позволившей заманить себя в ловушку пешкой в чужой шахматной игре.
Больно умирать разлучённой с любимым…
Это хуже всего.
Так и хочется заорать голос:
– Ну ладно ещё Варт с О!!! Черти б побрали их обоих, но ты, Фиар, ты!!!..
Как ты мог поверить им. Не мне. После всего, что было.
После того, как столь глубоко врос в самое сердце, которое замерзает сейчас, проклятое твоей матерью…
Вот только голоса больше нет, и остатки гордости лишь утяжеляют обиду-ком в горле.
– Не плачь, Искорка… – раздалось вдруг едва слышное. – Не надо…
– Вьюго… милый… – прошептала я, и, разглядев снежного человечка, разрыдалась пуще прежнего.
Начать с того, что Вьюго был вдвое меньше ростом. И он был прозрачный… местами… И ног у снеговичка больше не было. Но он отважно полз ко мне. Полз через все покои. Подтягиваясь на ослабевших руках и оставляя позади лужицы.
– Искорка, – едва слышно шелестел снежный малыш. – Искорка…
– Не приближайся… пожалуйста… – выдохнула я.
Вот только снеговик не послушался. Продолжал упрямо ползти побитой собакой, не сводя с меня жалобного взгляда.
– Где болит, Искорка? – пропищал он с такой заботой, что мне и правда умереть захотелось. Ведь Вьюго… это же всё с ним… из-за… меня.
Пальцы бессильно царапнули грудь.
– Сердце, – прошептала я. – Сердце… болит.
Узор татуировки кольнул и вспыхнул сквозь плотную ткань лифа, будто подтверждая мои слова.
– Ты, главное, не бойся, Искорка… – Пропищал снеговичок, подползая. – Если бояться – будет совсем страшно…