— Конечно! Когда я от твоего супа отказывался?
Ждать пришлось недолго. Хозяин дома вернулся вовремя, к столу подошел уже переодетым. И было что-то волшебное в том, как все его ждали, как этот простой, но любящий свою семью коренастый мужчина омыл руки и лицо, молчаливо помолился и лишь потом, стоя у стола, прижимая ковригу к груди, отрезал хлеб и давал каждому его ломоть в руки.
Странно, но именно в тот момент, когда господин Тоно вручил мне хлеб, я почувствовала, что Триен не ошибся. Я знала, что не чужая ему, как и он мне. Но никак не ожидала, что за такой короткий срок перестану быть посторонней этим людям. Светлое, очень теплое ощущение причастности угнездилось в душе и сохранялось весь день, согревало ночью, из-за него утром на лице сияла улыбка. Прелестное чувство!
Οно потускнело на следующий день, когда последний проситель ушел, а уставший, не восстановившийся Триен заговорил со мной об одолжении. Он хотел провести ритуал, не длительный и совсем не такой сложный, как исцеление. Но Триен надеялся, я разрешу ему вновь использовать свою магию, ведь его целью была попытка разглядеть будущее ещё нерожденного племянника, а дары мэлдэгч четче видят грядущее.
Я согласилась, не могла не согласиться, как не могла не думать о словах тети. Шаманы жаждут могущества, ищут пути его преумножения. Об этом говорили в школе, это с младых ногтей знали все мэдлэгч. Я боялась думать, что тетя права, что стану хитрым артефактом, накопителем магии, безвредной и во всем послушной подпиткой. Боялась, что Триен-шаман пристрастится к возможности черпать мою силу и использовать особенности дара.
Умом и сердцем я понимала, что тетя зря наговаривала на Триена. Я верила и знала, что он из-за усталости и только из-за нее просит о помощи. Но мерзкое предчувствие, что он не последний раз вовлечет меня в ритуал, крепло с каждым часом. Как и понимание того, что Триен не озвучил истинную причину, по которой решил отвести меня в Каганат.
Человек, к которому я так удивительно быстро и сильно привязалась, который за очень короткое время стал мне чрезвычайно дорог, не был со мной откровенен.
* * *
Свеча горела ровно, мягкие отсветы ласкали лицо сидящей напротив девушки, подчеркивали разрез глаз и длину черных опущенных ресниц, усиливали необычную рыжину волос. Алима ждала начала ритуала, дышала глубоко и ровно, чтобы не помешать чарам. Полные губы лишились чудесной, ставшей такой привычной за последние дни улыбки, но из-за этого соблазн поцеловать их стал только больше. Сосредоточиться на волшебстве не получалось, на язык просились совсем другие слова, адресованные не магическим потокам, а Алиме.