Триену подумалось, что многие родители, будь у них подобные силы, поступили бы так же.
— Интри знал о проклятии, когда женился? — уточнил Триен. Он и до этих откровений был о муже Алимы невысокого мнения, но не хотел, чтобы оно упало еще ниже, чтобы неприятие стало презрением.
— Знал, — осклабилась Санхи. — Поэтому женился на мэдлэгч, надеялся, что магия ее рода убережет его. Поэтому и уехал так далеко от родной земли, надеялся, что сила заклятия ослабнет в чужой стране.
— Не ослабла, — зло выдохнул Триен.
— Нет, знамо дело. Интри-орел с самого начала был обречен. И жена, которую он взял, тоже. Теперь проклятие настигнет и ее.
— Осталось лишь до конца месяца потерпеть, она не будет больше связана с Орлами, — возразил Триен. — А когда я разрушу метку, Алима будет в безопасности. Фейольд не сможет ее отследить.
— Приятно, что ты внимательно слушал, — усмехнулась Санхи. — Что ж ты так печешься об этой мэдлэгч, а?
— Она ничего не сделала, чтобы заслужить смерть. И плен она тоже не заслужила.
— Ты все еще веришь в равновесие? В равноценный ответ? — удивилась шаманка.
— Конечно. Это вряд ли изменится, — отрезал Триен.
Санхи злорадно рассмеялась:
— Смотри!
Свеча вспыхнула вновь, в ее пламени появились новые образы. В видении Алима спрыгнула с мерина во дворе большого дома, со слезами на глазах бросилась обнимать какую-то женщину, похоже, мать. Ошейник снять удалось, это Триен увидел в следующей сцене. В которой Алиму, безропотную и подавленную, выдавали замуж опять. Но второй женой уже женатого мужчины.
Никакая пресловутая безучастность, обусловленная ритуалами, больше не имела над Триеном власти. Умом он понимал, что в Каганате у вдовы, не забеременевшей за три года брака ни разу, год прожившей в плену у бесчестных северян, было лишь две возможные судьбы. Жизнь с родителями до конца дней или такой вот брак. Брак давал хотя бы надежду на материнство, на благорасположение мужа, на подобие счастья. Ρодители хотели дочери добра и потому решили ее судьбу таким образом.
Но сердце Триена бунтовало, в душе поднимались злость и решимость. Он смотрел на потухшую, будто омертвевшую Алиму и бесился из-за невозможности что-либо изменить. Она ведь всегда была решительной, целеустремленной! В ней чувствовался стержень! Всегда!
Почему же она позволила решать за себя? Почему сломалась?
— Вот равноценный ответ мироздания той, на которой нет вины! — в голосе Санхи, постоянно высмеивавшей упрямую веру ученика в равновесие, слышалось торжество. — Вот как ее родители позаботятся о благополучии дочери. Вот как они утешат ее!