Шаман погладил мои волосы, убрал с лица выбившуюся из неряшливо заплетенной косы прядку.
— Алима, посмотри на меня, — прошептал он.
Ослушаться я не смела и мгновением позже смотрела в серо-зеленые глаза шамана.
— Почему ты поцеловала меня? Потому что сама хочешь или потому что считаешь, что этого хочется мне?
Я промолчала, отвела взгляд. Собственное поведение показалось мне до крайности глупым, нелепым. Сердце забилось быстро, слова все где-то потерялись. Он погладил меня по щеке, легко коснулся подбородка, будто хотел, чтобы я снова посмотрела ему в глаза.
— Ты ведь этого ждешь, — пробормотала я, наконец, чувствуя, как румянец опаляет лицо.
— Не жду, — заверил шаман. — Ты ведь меня не любишь.
Напрасно думала, что не могу покраснеть еще больше. Судя по тому, как горели щеки, я была похожа на свеклу.
— Это недоразумение, — спокойно продолжал он. — Я очень устал, мало спал и несколько раз опустошил резерв. Меня, видимо, сморило, когда я делал тебе примочку. Понимаю, как все это может выглядеть, но у меня в мыслях не было подталкивать тебя к близости.
Триен казался таким искренним, что в правдивости его слов я не усомнилась ни на мгновение. От облегчения в глазах защипало, выступили слезы, а его мягкая улыбка окончательно меня убедила. Сердце забилось свободно, каждый удар отгонял обреченность и возвращал… жизнь, тепло, силы и веру в то, что мне действительно повезло встретить хорошего человека. Я не сдержалась, расплакалась, уткнувшись лицом Триену в грудь.
Он обнял меня обеими руками, гладил по плечам и молчал, пока я не успокоилась. А потом заговорил о совершенно обыденных вещах: о завтраке, необходимости принести воды из колодца и наведаться в курятник. За эту тактичность, за нежелание возвращаться к вгоняющей меня в краску теме я была Триену очень благодарна.
В то утро я впервые ему помогала с готовкой. Ничего сложного, ничего такого, что нельзя было бы сделать одной рукой, но отстранить себя больше не позволила. Он пытался отказаться от моей помощи, но не слишком-то настаивал. Видимо, понимал, что я чувствую себя неловко в роли опекаемой гостьи.
После завтрака Триен внимательно осмотрел мою руку и остался вполне доволен, сказал, что неприятное покалывание, тянущая боль в суставах в порядке вещей.
— Еще пара дней — и все пройдет, — он улыбнулся, подмигнул, и я верила. Какое, оказывается, легкое и светлое чувство…
Он занимался конем, я почистила насесты в небольшом курятнике, мы вместе поливали грядки. Простая работа не мешала разговорам о Каганате, о школе, о Пупе. Чувствовалось, что Триену все это действительно интересно, но так же было очевидно, что он устал. Это ощущалось в движениях, заметная хрипотца в голосе с каждым часом становилась все явственней. Не то чтобы я нуждалась в подтверждениях его объяснению утренней истории, но осознание того, что Триен сказал правду, грело сердце. Даже поймала себя на том, что много улыбаюсь.