Фейольд, уже получивший в челюсть, еще худо-бедно держал себя в руках, но его спутники были попроще, пробовали «отгавкиваться», как сказал староста. В итоге, по словам все того же старосты, когда один из подельников мага лягнул сержанта, «стражники отвели душу». Одного, самого ретивого из бандитов, отделали так, что пару дней спустя староста сомневался в том, что «орел» до суда дотянет.
Такие подробности Триену не нравились, зато объясняли, почему в видении только один человек сопровождал Фейольда.
Общение с Алимой радовало. Поначалу она была скованной, будто заледеневшей, теперь же во взгляде появилась не только упрямая решимость выжить любой ценой, но и тепло, сердечность. Что-то безвозвратно изменилось в ней, когда она уверилась в том, что Триен не станет склонять ее к близости. Видимо, она этого всерьез опасалась.
Лицо все чаще озаряла улыбка, девушка откликалась на шутки и, казалось, получала удовольствие от разговоров с шаманом. Она спрашивала и о нем, о его семье, искренне интересовалась Триеном. Это льстило и грело душу. Чудесные перемены явно шли Алиме на пользу и подпитывали уверенность Триена в том, что он не зря собрался в Каганат, не зря положился на чутье, подсказавшее, что девушку нужно спасти во что бы то ни стало.
Резерв после искусственных подпиток восстанавливался медленно, но вызванные этим слабость и ломота в теле не шли ни в какое сравнение с тем, как истощал Алиму ошейник. Было очевидно, что каждое превращение буквально выпивало ее жизненную силу. В лисьем облике она вообще валилась с ног и засыпала на ходу, в человеческом быстро уставала. Но все равно пыталась заботиться о Триене, готовила еду, поливала растения, хоть он и убеждал девушку, что сам отлично со всем справится. Она лишь улыбалась и делала по-своему.
«Забота не может быть только в одну сторону», — эти ее слова Триен не раз вспоминал. А после очередного общения с пуповчанами понял, что очень давно не получал подтверждения этой простой истины. Деревенские уважали своего шамана, платили добром за добро и в некоторой степени предоплачивали его помощь в будущем. Такое отношение никак не вписывалось в представления Триена о заботе.
В Зелпине, где жили родители и брат с семьей, все было иначе, но там Триен бывал редко и не задерживался надолго. Самое больше на три недели. Иначе Санхи и все прошлые перевоплощения не давали жизни и в случае, если резерв был полон.
Алима, сама того не зная, подарила Триену ощущение дома, восхитительное чувство, что он кому-то дорог. Рядом с ней, даже от мысли о ней, на душе становилось светло и радостно, как никогда и ни с кем прежде. И как бы Триен ни корил себя за это, но ему нравилось, когда Алима была в лисьем облике. Тогда можно было прикасаться к ней, гладить темно-рыжий мех, и это не выглядело попыткой приставать к девушке. При этом, что было куда важней, Алиме явно нравилась такая ласка.