— Шема, — выдохнул Ник. — Ну, здравствуй, бедовая ты кошка.
Я забыла, как дышать.
Сначала из полутьмы показалась большая медовая голова с темными карамельными ушами. Львица сощурила янтарные глаза, оставаясь в пяти метрах от человека, но за кругом света от костра мир тонул во тьме. И она была готова при любом резком звуке снова сорваться туда.
Шема обнажила верхние клыки, но беззвучно, пусть и жутко, а потом вдруг пошла вперед, мягко ступая огромными слегка пятнистыми лапами.
Одинцов стоял, не шелохнувшись.
Она все еще была голодна. А здесь лежала туша, даже внутренности которой она так и не успела попробовать. Самое вкусное лакомство все еще ожидало первого, кто заявит право на эту добычу. А ведь на записанный хохот гиен могли прийти и другие кошки заповедника. Но между голодом и бегством, Шема выбрала кое-что третье.
Низко опустив голову, Шема в движении потерлась о бедро, приветствуя Одинцова, чем едва не сбила его с ног. Я увидела, как он сделал глубокий судорожный вдох, когда коснулся большой львиной головы. Запустил пальцы в пыльную шерсть и слегка взъерошил.
Макушкой она достигала ему бедра, огромная, тяжелая, способная завалить его одним ударом.
Но вместо этого львица, сделав круг вокруг человека, села прямо перед ним, по-прежнему жмурясь, как от солнца. Но на самом деле, от его несмелой ласки. И потому что была рада его видеть.
Я так и осталась сидеть с разинутым ртом, зачарованная этим зрелищем. Даже когда Ник гладил ее спящую под наркозом, это уже тогда завораживало. Сейчас же это было в сто раз круче. Шема была настоящей, огромной и свободной, и стояла так близко от Одинцова, который совершенно точно был ей хорошо знаком.
У меня даже во рту пересохло от этого зрелища и очевидной разгадки такой покорности.
Я не слышала, что Одинцов говорил львице, слишком тихими были его слова. Только поняла, когда он задал ей вопрос и словно замер, дожидаясь ответа.
Кошка не шелохнулась. Видимо, это и был ответ.
Ник отошел в сторону, подхватил с земли веревку, которая валялась рядом с импалой, и перевязал обе задних ноги вместе, закрепив их узлом. А после потащил тушу за собой к машине.
Шема, глядя на это, гортанно рыкнула, обнажая клыки и топорща усы, но это не было нападением или защитой своей добычи. Скорее, она просто выражала свой голод и поторапливала Одинцова.
Он привязал импалу к крюку под капотом джипа.
Еще раз потрепал макушку Шемы и медленно, спиной к машине, подошел к дверце водителя. Распахнул ее, взобрался внутрь и также медленно захлопнул.
Не говоря ни слова, завел мотор и сдал назад. Импала дернулась. Шема, как истинная кошка, склонила голову набок, заинтересовавшись этой новой игрой.