— Нет. Не хочу.
Маму кто-то зовет, она тут же меняется в лице, улыбается, оборачивается и, сказав о том, что скоро подойдет, снова обращается ко мне.
— Как все поймут, что мы одна семья, если ты выглядишь как курьер? Я понимаю, что происходящее тебе не нравится, но можешь пойти на уступки ради родной матери? Я ведь о многом не прошу. Переодеться и улыбнуться. Неужели ради семьи нельзя сделать такую малость?
Ради семьи? Мама, наверное, забыла, что моя семья — это точно не Покровские. К тому же у меня есть отец. Хоть мы редко общаемся, не так часто видимся, он все равно остается моим отцом.
— Мы не семья.
— Мы можем быть семьей.
— Значит, в семье принято плевать на желания других, подсылать головорезов, чтобы они, используя все методы угроз и применение силы, тащили человека туда, куда он не хочет?
— Не придумывай. Пётр и пальцем бы тебя не тронул.
Щеки начинают гореть еще сильнее.
Она мне не верит.
— Что происходит? — доносится до меня резкий голос.
Я сглатываю, когда вижу перед собой Покровского. Старшего.
— Ничего, — дергается мама. — Все отлично. Не волнуйся. Еля сейчас поднимется и приведет себя в порядок.
То, что она отказывается меня слушать, злит даже больше, чем то, что я все-таки нахожусь в этом доме.
— Не надо за меня решать, мам. Тем более когда ты знаешь мой ответ.
— Ты передумаешь. — Она хватает Покровского под руку. — Ты просто была не в настроении, на нервах, сессия скоро, но сейчас поняла, что ссоры нам не нужны. Правда ведь?
Хочется заорать, чтобы меня наконец-то услышали, но я понимаю, что разговор с ней — бесполезен. Поэтому зачем напрягать горло, если напротив стоит еще один человек, который внимательно меня слушает?
— Что вам надо от меня? — Одну версию я уже услышала — поиграть в семью, но я знаю Покровского, ему нужно что-то другое от меня.
Кажется, Владимир был готов к моему вопросу.
— Пройдем в мой кабинет. — Он отодвигает маму от себя, как надоедливого щенка. — Развлеки гостей. Мне надо поговорить с твоей дочерью.
Мама кивает.
Я была права.
У Покровского-старшего есть своя версия. И я очень сомневаюсь, что мне она понравится.
Обхватываю себя руками, смотря вперед.
Демид внимательно следит за нами.
Кажется, он услышал последние слова своего отца.
Мне от этого легче не становится.
— Почему я должна идти с вами? — Сразу вспоминаются крики, которые доносились из кабинета, когда Покровский отчитывал кого-то. — Что, если я не хочу?
Он наклоняется, чтобы только я смогла его услышать.
— Потому что я так сказал! Тебе этого мало?
У мужчины такой вид, будто он с трудом сдерживает себя, чтобы не применить силу.