— Ты где траву раздобыл, наркоман несчастный? — подтрунивая, поинтересовался я у друга, не прекращая наблюдать за процессом варки.
— Сам такой! — беззлобно отмахнулся Патлас. — Случайно надыбал, — поделился он сведениями, — у соседки моей — бабки Настасьи, под забором огромный кустяра Марии Иванны[1] вымахал, чуть не с меня ростом. Вот я и пощипал…
— Промухала, значит, баб Настя своё «счастье»? — потирая пальцами ломившие виски, попытался схохмить я.
— Ага, по-полной пролетела! — подхватил Патлас, пошебуршив в костерке толстой веткой, словно кочергой. Сухие дрова прогорели, оставив после себя слой постереливающих и переливающихся жаром багровых углей. — Зато, как нам-то повезло!
— Ну… не знаю… — Я осторожно пожал плечами, боясь шевелить головой — испытывать на себе новый приступ боли как-то не хотелось.
Алеха выудил завертон с коноплей из растворителя, который основательно потемнел, став темнобурозелоного цвета, почти черным и стал его с силой отжимать, выдавливая растворенное канабисное масло. Выдавив последнюю каплю подкрашенного зеленкой растворителя, Патлас принялся отстукивать выжатую марку о металлический край миски, выбивая из травы остатки полуфабрикатной дури.
— Ну, вот, — довольно произнес он, откладывая сморщенный мешочек в сторону, — почти…
Поставив миску на раскаленные угли, он принялся выпаривать растворитель. Пока растворитель закипал, Алеха вытащил из пачки «Беломора» несколько папиросин и вытрусил их на заблаговременно приготовленный тетрадный листок в клеточку. Оценив на глазок кучку табака, он довольно кивнул:
— Должно хватить… Ну, если чего, разбодяжить табачком всегда можно.
От жара жидкость в миске сначала запузырилась, а потом резко вскипела, едва «не убежав».
— Твою мать! — Патлас поспешно ухватил миску за края, снимая с углей. — Горячо, сука! — воскликнул он, но, тем не менее, осторожно поставил миску на землю, не расплескав ни капли. А только потом схватился обожженными кончиками пальцев за прохладные мочки ушей.
— Ты как, варщик недоделанный? — вяло поинтересовался я одними губами, стараясь даже челюстью случайно не двигать — боль слегка стихла. И пока я не дергал головой, она затаилась.
— Все ништяк, Серый! — оторвав пальцы от ушей, произнес Алеха, внимательно их рассмотрев. — Даже волдырей не будет!
Он вновь расположил чашку над углями, но на этот раз поступил умнее — притулил донышко между двумя камнями, окружающими очаг. Черная жидкость вновь пошла пузырями и начала вскипать, только Патлас теперь не давал кипеть ей слишком сильно, время от времени отодвигая тару от огня и сдувая скопившиеся на дне миски пары растворителя, оказавшиеся тяжелее воздуха. Постепенно количество жидкости уменьшалось, превращаясь в густую темную субстанцию, типа расплавленного гудрона, перетекающую из одного конца миски в другой, когда Патлас её наклонял, выгоняя остатки химии из конопляного масла.