— Не сегодня, — я криво улыбнулась, — вчера.
— Ой, — Марон потер шею, — я опоздал на лекцию к миледи проректору и у меня неделю чирьи с задницы не проходили. А они ведь родственницы.
Я мрачно посмотрела на него и, нахмурившись, произнесла похоронным тоном:
— Знаешь, ты не успокоил меня.
— Она вряд ли сильно проклянет крылатую невесту, — поспешила вставить Тина. — Хотя тебя может, ты же не совсем для отбора.
— Спасибо, дорогие друзья, — саркастично произнесла я, и хотела добавить еще несколько добрых слов, но тут в окно впрыгнул Гамильтон.
Пес был чем-то недоволен и ворчал под нос что-то про грубиянов в соломенных шляпах. И про то, что нет такого сорта роз, которые не требовали бы удобрений.
Поняв, что дело, возможно, слегка попахивает как собакой, так и проблемами, я предпочла не расслышать. В конце концов, если садовник все же придет ругаться, всегда можно послать его к устроителям отбора!
— Ты иди, ищи леди Илзерран, а мы пока окно восстановим, — жизнерадостно улыбнулась Тина.
— Правильно, — поддакнул Марон, — встреть бурю грудью!
Показав друзьям язык, я подмигнула Гамильтону и спросила, не поможет ли он мне найти леди Илзерран.
— Я — нет, но мой племяш — да, — зевнул пес и топнул передней левой лапой.
По ковру побежали полупрозрачные колдовские круги и перед нами появился очаровательный, длинноухий малыш! Он был весь такой мягкий, теплый, складочный, что я, не выдержав, рухнула на колени и принялась его наглаживать и начесывать.
Пока не услышала, что недовольно-ревнивое сопение Гамильтона переходит в тихий рык. Тут и малыш со спинки перевернулся на пузо и я убрала руки.
— Найди драконью жрицу, — сумрачно произнес Гамильтон и тоже лег, — а пока он ищет, я хочу столько же почесушек, сколько получил он.
Помолчав, мой компаньон добавил:
— Нет, вдвое больше. Чесать шею и грудь, немного за ухом и вот тут, да-да, под челюстью.
Ревнивца чесали в шесть рук — Тина и Марон тоже присоединились. На самом деле, Гамильтон редко позволяет себя именно тискать. Он ведь воин, боец, ему не пристало «увлекаться щенячьими забавами».
Малыш, взглянув на нас грустными карими глазами, только вздохнув и превратился в туманную дымку, которая втянулась в щель под дверью.
— Милтону всего двадцать зим, — уставший от почесушек Гамильтон съежился до своего обычного размера и встал, брезгливо подергивая шкурой. — Но уже сейчас он один из лучших в поиске. Его нюх — это нечто невообразимое.
В голосе моего компаньона было столько тоски, что я не нашлась что ответить. А Гамильтон меж тем запрыгнул в кресло и вытащил свою трубку. По комнате поплыл аромат сладковатый табачный запах.