Пока она плевалась слюной и грязными словечками — по-другому злиться мама не умела — он смотрел в пол и делал вид, будто раскаивается. Будто внимательно слушает. А сам воображал, как берёт топор и наносит удар. Снова и снова. Обрушивает свой гнев и неудачи на Первого, ведь это он был во всём виноват.
А затем пробивает голову Четвёртой. И маме. И мама замолкает. Наконец-то.
— Ты слушаешь?
Он поднял глаза, кивнул, испытывая отвращение от того, что и как она говорила, от того, что винила только его. Но виноват-то был Первый! И Четвёртая! Ему было очень обидно.
Когда выволочка закончилась, мать пошла греть ему обед, и они ели, будто ничего не случилось. Но только она ела наваристый суп с овощами и хлебом. А он хлебал воду из супной тарелки. Ни моркови, ни картошки, ни лука. Ничего. Только вода, даже не бульон.
И лица Первого с Четвёртой, расплывающиеся в гримасах боли.
* * *
Первый всё ещё был в «Жар-птице». Размышлял. Идея подставить Агнецкую звучала всё привлекательнее. Она мёдом тянулась по извилинам, вселяя веру в хорошее.
Первый любил мёд.
Он попросил у Наташи ключи и направился к номеру Ирмы, зашёл, осмотрелся. Он пытался понять, как осуществить план и как не попасться самому на обмане. Понимал, затеял опасную игру. Но разве его игра была так уж опаснее их Игры?
Первый облазил всю комнату. Искал, словно, ищейка, даже нюхал, сам не понимая, что именно ищет. Но кроме запаха её потного тела, прикрытого пеленой духов, ничего не учуял. Проведя довольно много времени в размышлениях, он вышел из номера. Нет. Здесь искать подсказки не имело смысла. Он пошёл к Наташе, надеясь, что она что-нибудь видела. Надеясь, что нужное найдётся на камере.
Но ему не повезло. Вне номера Агнецкая вела себя примерно. Играть дура умела и правила знала хорошо. Даже слишком хорошо.
Раздосадованный Первый покинул «Жар-птицу» последним.
* * *
Агнецкая уехала первой. Она злилась, нервничала. Ей было некомфортно при мысли о Третьем. Мужа дома не застала, любовника тоже. Разозлилась ещё больше. Не сомневалась: любовник шляется со своей собакой, своей страстью. Как всегда.
Что касается мужа, то Ирма почти не сомневалась, не желая есть в одиночестве, вернее сказать, без компании жены, тот все выходные провёл в любимом ресторане. Туда-то и отправилась Ирма, сама не зная, зачем.
Она вошла внутрь, и не осматриваясь, прошла к личному столику Агнецкого. Конечно, он был там. Конечно, она не обрадовалась. Он соскучился. Она — нет. Он ел стейк, а ей кусок не лез в горло. За время дороги от коттеджа она устала, вымоталась, ведь всё время должна была думать, анализировать. А он пребывал в привычном расположении духа — в хорошем, довольном. И прямо-таки пыхтел от любви к ней. Агнецкая, напялив привычную маску, начала врать о том, как соскучилась. А потом пожаловалась на несварение.