Поэтому мне ничего не оставалось, как сидеть на месте, и сверлить его ненавистным взглядом.
– Ты нарушила все наши планы, милая Мэй. Где же твой напарник? Ты пришла одна? В тебе глупость граничит с безумием... Ровно так же, как и у того, кому принадлежало это бренное тело, – губы Вальберти расплылись в усмешке.
О чем он говорит? Какие планы?
Магнус резко схватил меня за руку, и протянул ее через решетку, крепко сжимая запястье.
– Но теперь я сам немного изменю планы, – протянул он, в попытке заставить раскрыться мою ладонь.
И как только у него это получилось, он полоснул по ней ножом. Руку обожгла тонкая и острая боль... Клинок звоко брякнул о пол, а на рану легла рука Магнуса.
Через несколько секунд он поднялся на ноги и помахал мне своей ладонью, измазанной моей кровью, а потом, насвистывая, снова направился к столу.
– Глупая, глупая, маленькая Мэй... – хрипло пел он. – Рыжая девчонка...
И с каждым словом этой дорогой моему сердце песни, я все больше и больше желала его немедленной смерти.
Моя раненая рука потянулась к сладкам юбки и дотронулась до дамского пистолета. Палец лег на спусковой крючок, и я, не задумываясь ни на секунду, быстро подняла оружие и выстрелила в Вальберти.
Дважды.
И мне было абсолютно наплевать, что я стреляю ему в спину.
Пение прекратилось… Магнус продолжал стоять…
На миг мне показалось, что сейчас он снова повернется и улыбнется, показывая зажатые между зубов пули…
Но на светлой рубашке проступило красное пятно, которое увеличивалось с огромной скоростью…
Он покачнулся назад…
И упал.
Голова его от удара отскочила от пола, и снова опустилась…
И наступила звенящая тишина…
Я бегло осмотрела клетку, и поняла, что в ней действительно нет выхода… Сплошные решетки. Я оказалась в ловушке, которую устроила сама себе.
Опустившись на колени, я подползла к железным прутьям и попыталась дотянуться до кармана Магнуса. Мне хотелось лишить его этого облика. Отнять. Вернуть себе уверенность в том, что это все обман.
Но мои попытки оказались тщетны...
И мне не оставалось ничего другого, как отодвинуться к другому краю клетки, и смотреть на его мертвое тело.
И чем больше я вглядывалась в неподвижные черты лица, тем сильнее ощущала, как внутри меня начинается целая буря, сотканная из боли и тоски…
«Глупая-глупая, маленькая Мэй»– раздавалось в ушах оглушающим звоном…
Он не мог знать… Не мог...