Это мое дело! (Мамаева) - страница 83

Поцелуй получился со вкусом пломбира.

Мы были счастливы. Мы были бессмертны в этот миг. Его руки на моей талии, земля, которой вдруг не оказалось подо мной, летний вечер… Сейчас не существовало никого и ничего – лишь Феликс, целовавший меня прямо в парке. На пороге чернильной ночи. Гром пророкотал над нашими головами, но какое нам было дело до грома?

Дождь сыпанул словно крупа из прохудившегося мешка. Спорый, обильный, сплошной стеной. Такой, какой бывает только летом. Теплый, отрезающий все звуки вокруг, пахнущий небом и легкостью. Мы затерялись под ним. Скрылись от всего мира.

Феликс оторвался от меня с трудом. Казалось, его совершенно не смущает то, что льет как из ведра.

– Ну что, гуляем под дождем или мокнем? – риторический вопрос смешался с шумом воды.

Я оглянулась, увидев, как под деревьями, отделенными от нас завесой капель, ютятся те, кто еще недавно бродили по парку. Мила сидела под кустом и таращилась оттуда круглыми черными глазами. На собачьей морде явно читалось сомнение в умственных способностях двух дураков под дождем, один из которых – ее хозяин.

– Целуемся, – рассмеялась я, подставляя лицо небу и закрыв глаза.

Хотелось танцевать по лужам.

Почувствовала, как Феликс осторожно опускает меня на землю и целует. Прямо в улыбку. А я ответила. И пыталась не кусать его губы. С них исчез вкус пломбира, зато язык дразнили нотки перца и виски. И они пьянили меня, рождая желание.

Феликс Каменев

Желание соединиться мокрыми телами. Снова и снова…

Кудрявая. Искренняя. Открытая. Стоя под дождем, я понял, что до безумия хочу, чтобы она стала моей. Здесь. Сейчас. Таня…

Я бросился в нее с головой, как в пропасть. Сошел с ума. Опьянел от ее губ, дразнящих привкусом мяты и морской соли.

Я целовал ее, словно тонущий, так, будто заново открыл то, что не было никогда настолько безумно-упоительным, столь невероятным до этого мига. Кудрявая. Мой воздух. Мое безумие.

С ней я начал согреваться душой впервые за столько лет. Не чувствовал себя отстраненным, холодным, не теряющим головы даже в постели. Нет. С ней я был живым. По-настоящему живым.

– Ко мне? – спросил, заглядывая ей в глаза.

С таким замиранием сердца я не ждал ни одного оглашения приговора.

Она ничего не ответила, лишь коснулась моих губ своими. И я отпустил вожжи.

Поцелуй в лифте получился коротким, жадным, словно украденным. Я положил руки на ее мокрую спину. Рубашка, прилипшая к коже, четко очерчивала ее упругое, горячее тело. Провел ладонью по лопаткам, спустился по ложбине позвоночника к пояснице и почувствовал, как она прильнула к моим губам. И я впился в ответ, терзая их, прикусывая, дразня языком.