Разумеется, я знала, как выглядит переговорная в СИЗО, но попала сюда впервые. И атмосфера здесь… удручающая. Крошечные кабинки с заляпанными стеклами, протертый пол, стальные решетки на окнах и апатичное лицо сотрудника следственного изолятора. Он будет нашими глазами и ушами, на случай, если я попытаюсь подать задержанному какие-то знаки или даже попробую что-то передать. Например, перекинуть через стекло переговорной.
Он не знает, что я при всем желании не смогу ничем никому помочь…
Мне было сложно настроиться на эту встречу, я не спала всю ночь. Увидеть любимого человека в таком месте — худший из кошмаров. Хуже только тот, что я увидела в больничной палате…
«Он пытался убить твоего отца! Он пытался его убить! Не забывай» — повторяю эту фразу словно мантру. Чтобы не сломаться, не расклеиться, включить разум, а не сердце.
Я просто спрошу у него — почему? Как он мог… Просто посмотрю в его глаза.
Боже, его глаза… Еще совсем недавно я в них тонула.
Лязгает замок и в переговорную заходит Кнут. Ну как заходит — его заводят, снимают наручники. Сердце срывается и кубарем летит в пропасть.
Он садится по ту сторону стекла, неторопливо поднимает залапанную телефонную трубку перемотанную по центру скотчем.
Делаю то же самое — подношу трубку к уху, слышу его дыхание и… не могу произнести ни слова.
— Эй, цветочек, ну ты чего, — начинает первым, а я, не выдержав, реву.
Его лицо прилично «раскрашено», и я знаю, что его избили здесь. Его избили из-за отца. Потому что он в него стрелял.
Господи, дай мне сил достойно вынести все это.
— Зачем ты это сделал, Паш? — единственный терзающий вот уже много бессонных часов вопрос. — Что же ты натворил, идиот…
— Я не делал этого — я в него не стрелял. Знаю, что ты мне не поверишь, но я должен тебе это сказать.
Вот этого я боялась больше всего — что он будет отпираться. Хотя что еще я хотела услышать… Что он покается?
Возможно, потому что понимает, что нас сейчас прослушивают, а возможно, я его просто переоценила…
— Я не хочу это слышать. Ты же мне врешь! — сжимаю трубку так сильно, что кажется, что она вот-вот треснет. — Ты выхватил пистолет у моего отца и у тебя хватает наглости все отрицать?
— На нем даже нет моих отпечатков, Маш. Я его не трогал. Но, конечно, кто будет верить на слово обычному отбросу, — криво ухмыляется.