— Ничего не потеряла? — произносит он вполне миролюбиво, так, будто вообще ничего не произошло.
— Нет, — бурчу, неверными руками сворачивая плед.
«А ведь еще бы чуть и потеряла бы» — мелькает мысль и становится неуместно смешно.
— Ну и хорошо, — широко улыбается он, от чего из груди вырывается вздох облегчения. — Идем.
Не без доли стыда цепляюсь за его протянутую руку и мы тащится теми же тропами обратно к дому. Молча. Я не знаю, что у него спросить, да и просто не хочу разговаривать, голова разрывается от мыслей.
А губы продолжают гореть.
Когда мы заходим во двор, там уже никого. На столе, в огромном тазу, киснет грязная посуда, от мангала идет едва уловимый дымок, а над головой усеянное звездами небо.
Тишина.
— Все уже спать легли.
Я просто «капитан очевидность».
— Не все, — на крыльце появляется Лера и сладко зевает, прикрыв рот рукой. — А где это вы были так долго?
— Так, гуляли, — ровным тоном докладывает Кнут, а я краснею.
— Мм… понятно, — Лерка окидывает меня изучающим взглядом и улыбается. — Я вам в летнем домике постелила. Там тесновато, правда.
— Нормально, нам много места не надо, — благодарит Кнут, водружая на стол прихваченную с дикого пляжа бутылку. — Иди спать, мы тут все сами.
— Точно, пойду. Устала жутко и спина болит, — упирается ладонями в поясницу и снова бросает на меня хитрый взгляд. — Маш, у тебя это… кофточка наизнанку
— Спасибо… — блею, уже окончательно сгорая от стыда.
— Не парься, они наверняка думают, что мы уже давно спим, — просвещает Кнут, когда Лера скрывается в доме, и в солнечном сплетении снова разгорается пламя. — Пойдем, покажу наш номер-люкс.
Домик оказался действительно крошечным — старый шкаф, стул и полутораспальная кровать, накрытая одеялом в пестрый цветочек.
И эта кровать…
— Мы что, вместе будем спать? — не отводя глаз от «царского» ложа, взволнованно взгрызаюсь в губу.
— Извини, но на улице я ночевать точно не буду, — усмехается визави, стягивая футболку. — Вон там, за мангалом — летний душ, если хочешь…
— Да, спасибо, — пользуясь случаем смываюсь, мне просто катастрофически необходимо побыть одной.
— На, рубашку возьми, потом наденешь, — кидает мне вслед какой-то сверток. — Это моя.
Киваю, а затем улепетываю.
В «летнем душе» тесно, пахнет плесенью и мылом, но столько всего произошло за этот вечер, что в клочья порвало мои взгляды на комфорт, что мне совершенно все равно. Взрывается голова, ноет низ живота и сердце.
Я точно знаю, что все сделала правильно — не позволила ему зайти дальше, но почему же на душе́ так муторно? И это чувство, будто я… облажалась.