Кажется, в его голове рождается тот же самый вопрос.
— В свое оправдание скажу, я не знал, что нас снимали.
— Значит, все-таки было?
— Мне было семнадцать, Маш, и я был накуренный вхлам. Да, не все, что про меня врут — вранье. Пошли в машину, не боишься, что сахарок увидит? — уводит меня за руку к своей потрепанной тачке, а внутри меня рождается что-то похожее на злость.
Или это что-то другое?..
— Ты совсем меня к нему не ревнуешь, — опускаюсь на прогретое солнцем продавленное сиденье. — Почему?
— К сахарку? — усмехается. — Конечно, не ревную. Он же никакой. И ты его не любишь.
— А ты — наглый и излишне самоуверенный уголовник! И тебя я не люблю тоже! И вообще, не понимаю, какого черта я каждый день к тебе таскаюсь, — складываю руки на груди и демонстративно отворачиваюсь к окну.
— Маш, ну извини, что я достался тебе не нетронутым, как твой птенец в галстуке-бабочке, — раскусывает меня в момент. — Та девчонка — это было несерьезно, не ревнуй. Впрочем, как и те, что до нее. Ну и как и все после, впрочем.
Смеется, когда я обрушиваю на него град ударов кулаками. Он доводит меня специально. Я же вижу! Мне неприятно представлять как он со всеми этими телками, будь они неладны. Даже просто думать об этом тошно!
А он и рад проверить меня на вшивость. Видит же все и забавляется.
— Весело тебе? Смешно? Знаешь, что — да пошел ты!
На полном серьезе собираюсь расстегнуть ремень и свалить, но он не дает мне это сделать. Затыкает. Конечно, поцелуем. И я, конечно, снова плыву, моментально сменив гнев на милость.
— Паш, меня отец убьет, — не открывая глаз шепчу в его губы. — И тебя он уроет тоже. От нас обоих мокрого места не оставит. Он не знает — пока. Но когда я брошу Кирилла, он быстро обо всем догадается. Я же не буду морочить голову Киру вечно, прикрываясь им словно щитом.
— И что теперь? Будешь жить по указке властного папы?
Распахиваю глаза и смотрю в прозрачные озера напротив. Когда? Ну когда ты только успел стать мне таким необходимым, долбаный ты Кнут!
— Я к другой жизни привыкла, — шепчу. — Прости, но я не буду ждать тебя ночами, пока ты там выколачиваешь долг непонятно из кого. Когда-нибудь тебя точно покалечат и ты сам это понимаешь. Уже, вон, чуть не порезали. А это что? — надавливая ладонью на его щеку поворачиваю голову и смотрю на свежую ссадину на виске.
Снова. Ночью ее не было.
Нет, я не смогу. Может, какая-то другая: более сильная, взрослая, без кучи тараканов. А я… ничерта я не такая.
— Эй, ты чего? Прекращай! — теперь уже он заключает в ладони мое лицо и смотрит прямо в глаза, в упор. — Это почему я раньше такой злой был? Потому что у меня тебя не было. «Простоквашино» смотрела?