— Это глупо. Тебе не тринадцать. Что ты хочешь мне этим доказать?
— А с чего ты взял, что я этим что-то доказываю? — поднимаю на него взгляд и замечаю, как отец осунулся. Даже как будто постарел.
Мне неприятно видеть как он расстроен, видит Бог — я не хотела его разочаровать, и позорить фамилию не собиралась, но что я могу сделать, если мое сердце выбрало «неподходящего»?
Мне не доставляет радости происходящее, но я не показываю вида. Сейчас тот самый переломный момент, когда он или махнет рукой, позволив мне самой набивать собственные шишки, или сломает меня, заставив вновь плясать под его «правильную» дудку. А я устала быть дресированным пуделем.
Макаю кисточку в лак и крашу следующий ноготь, заталкивая подальше скребущееся чувство вины.
Я все делаю правильно.
Отец долго перемешивает чай, а затем, шумно выдохнув, со звоном бросает ложку на стол.
— Я запру тебя дома.
— Боже, пап, может, хватит уже! — проснувшееся было чувство вины, сверкая пятками, снова испаряется. — Я уважаю твои с трудом заработанные регалии, но ты права не имеешь. Мне девятнадцать и я не делаю ничего противозаконного.
— Ты жизнь свою ломаешь, дурочка! На меня уже на работе косятся.
— И что с того? Посоветуй им посетить окулиста.
— Не дерзи отцу! — удар ладонью по столу. — Мне стыдно в глаза людям смотреть! Вот за что ты так со мной? Я чего-то тебе не додал? Ты мало путешествовала? Плохо питалась? Что я делал не так?! Да я даже больше не женился, потому что не хотел травмировать тебя. Все для тебя, вообще все!
— Да ты задушил меня своей любовью! — взрываюсь. Флакон опрокидывается, по столешнице растекается липкая черная лужа. — Я всю жизнь делала то, что хотел ты! Гимназию выбрал ты, в музыкальную школу меня привел ты, даже на юридический я поступила потому что ты настоял!
— Ты же любила фортепиано…
— Любила! Но это не отменяет того факта, что играть я хотела на флейте, но ты сказал, что это «не солидно». В общем, спасибо за все, пап, искренне, но парня я выберу себе сама.
— Но он же отоморозок! Голодранец! А если у вас дети появятся… — в глазах священный ужас.
— Знаешь, папа, если у нас появятся дети — я буду только рада. Я хочу прожить с ним до глубокой старости и подставлять свою клюку, когда он будет падать.
— Боже мой, пусть мне это снится, — опускает локти на стол и закрывает лицо руками. — Всю душу вложить в ребенка и в ответ получить такое… За что? Вот за что, Мань?!
Мне жаль его! Я злюсь… но мне так его жаль.
Обхожу стол и обнимаю папу со спины за плечи.
— Пап, ну вспомни себя, свою первую любовь. Вспомни то чувство! Скажи, ты слушал хоть кого-то?