— Я слушал свой разум. И моя первая любовь… не хочу даже вспоминать. Она вышла за нищего идиота и этим сломала свою жизнь. А я женился на маме и это было самое верное решение принятое мной когда-либо.
— То есть, любил одну, а женился на другой?
— Я этого не говорил… — запинается. Тяжело вздыхает. — Жизнь сложнее, чем нам кажется, Маша. И она не терпит сослагательных наклонений. А еще больно бьет под дых, если мы делаем неправильный выбор. Ты совершаешь сейчас огромную глупость — идешь на поводу у взбесившихся гормонов, совершенно не думая о последствиях.
— Можно я все-таки сама решу, ладно? — убираю от него руки и, наплевав на засыхающую кляксу лака, уже было выхожу из кухни, но в последний момент оборачиваюсь: — А что с ней стало?
— С кем? — поднимает на меня уставший взгляд.
— Ну, с той девушкой. Твоей первой любовью.
— Она… плохо кончила. Видишь, один неверный шаг — и все катится к чертям. Остановись, Мань. Прошу тебя — остановись.
— Прости, пап. Но детство кончилось, хочешь ты этого или нет, но я уже не твоя маленькая дочка.
Ухожу в свою комнату, унося на плечах многотонный груз отцовского разочарования и… крошечный осадок от полуоткровенной беседы. Очень уж сценарий той женщины, его первой любви, перекликается с моим. Она выбрала не папу, а какого-то другого парня, видимо, не такого перспективного, как и я оставила Кирилла ради, что уж — разгильдяя Кнута… А потом вспоминаю его улыбку, наши поцелуи… и крохи сомнений снова испаряются.
Я люблю его и все делаю правильно. Он — другой, я — другая. И сценарий нашей жизни только в наших руках.
Я не хочу расстраивать папу, но что мне делать со своими чувствами? Да, я влюбилась «не в того», но ведь влюбилась не на зло кому-то! Просто так вышло. Он смирится. Рано или поздно это произойдет. И обязательно изменит свое мнение о Паше, когда поймет какой он. Когда увидит, как он ко мне относится.
— Ты снова едешь к нему? — доносится за спиной.
Киваю, заталкивая в сумку косметичку.
— И во сколько вернешься?
— Не знаю. Может, завтра утром.
— Может?! — взвивается.
Оборачиваюсь, раздраженно сверкая глазами.
— Да, может! А может, послезавтра! А еще может, вообще через неделю! Я совершеннолетняя, хватит уже диктовать мне, как жить. Все, устала! — перекидываю через плечо кожаный ремешок. — Не волнуйся, он не продаст меня на органы. Хотел бы — уже́.
— Это не смешно! — багровеет. — Раньше ты никогда так не дерзила. От него нахваталась?
— Раньше все было иначе, а теперь по-другому. Ну все, правда, сколько можно уже, — протискиваюсь мимо отца, но он не дает мне больше и шагу сделать — больно хватает за предплечье: