— Чтобы вернулась не позже двенадцати. Поняла меня?
— А вот это точно уже не смешно, — дергаюсь, но он не отпускает.
— Я сказал — не позже двенадцати. Только попробуй ослушаться!
— И что будет? Снова меня ударишь? А может, вообще посадишь? Ты же всемогущий и с главным судьей на короткой ноге. Да, пап?
Глядя в его зло прищуренные глаза меня осеняет неприятная догадка. И судя по тому, как изменилась интонация его взгляда, он понял, о чем я подумала.
— Только попробуй что-то ему сделать, — шиплю. — Слышишь? Только попробуй!
— Я не позволю связать тебе свою жизнь с этим гопником. Дерьмовым я буду отцом, если закрою глаза на то, что ты творишь.
— Это угроза?
— Это предупреждение. В двенадцать, Маша. И ни минутой позже.
Резко выдергиваю руку из его хватки и, просунув ноги в незашнуренные кроссовки, громко хлопаю входной дверью.
Признаться, мне страшно, так, что кончики пальцев заледенели. Я знаю, что отец способен на многое. На очень многое… Но сломаться сейчас — это показать, что я уязвима и что можно и дальше продолжать вить из меня веревки. Ставить условия, запрещать, запугивать. Мы как два дуэлянта — победителем может быть только один. Или он сломается, или я. А я сдаваться не намерена. Ва-банк, значит, ва-банк.
Выхожу из подъезда и, открыв ворота, под офигевший взгляд Валеры засасываю Кнута в губы. Я знаю, что отец смотрит сейчас в окно. И пусть видит!
— Мой папа решил надрать тебе зад.
Ухмыляется.
— Чувствую, семейка из нас получится та еще.
— Не боишься?
— Однажды меня заперли в подвале и двое суток пытали электрошокером. Я не боюсь ничего.
— Ты больной, Кнут, ты в курсе? — губы растягиваются в придурковатой улыбке. — Он же реально тебя поимеет. Ты не понимаешь, с кем связался. Может…
— Не может, — впечатывает ладонь в мою пятую точку и нагло уводит к своей пыльной развалюхе. — И каков ультиматум?
— Если я в двенадцать не вернусь домой, он будет очень рассержен. Очень, Кнут.
— В двенадцать, значит… — повторяет под нос и тут же лицо его озаряется борзой улыбкой. — Поехали в Лазурное? Слышал, там обалденные дикие пляжи.
— База отдыха? Да туда часа два с половиной только в один конец! — поднимаю запястье и смотрю на часы. — Сейчас семь. К полуночи мы точно не успеем.
— Тогда тем более поехали.
Мы оба осознанно идем на риск. Я знаю, что отец будет взбешен. Знаю, но все-таки надеюсь на его благоразумие. Ну не будет же он нарушать закон, как-то подставлять Кнута, прекрасно зная, что мне об этом известно! И вообще — он не станет это делать. Нет. Выстоим мы, а он сдастся и оставит нас уже, наконец, в покое.