Саша прошёл за ширму. Младенца не было, Матрёна Ивановна унесла его на обработку культи пуповины. Огурцова лежала на кровати, бледная, смертельно перепуганная, неосознанно чувствуя вину. Как любой добрый человек, не сумевший предотвратить, помешать. Возможно, будь она смелее и проворней, сумела бы отобрать у девушки инструмент. Или быстрее позвать подмогу. Но она не смогла. Это угнетало её.
– Алёна…
Белозерский не мог подобрать слов и понял, что и не сможет их подобрать. Здесь требовались не слова, что-то другое. Он никак не мог обнаружить в себе это жизненно важное другое. Чувствовал, знал, что оно в нём есть, но никак не мог извлечь, как бывает, если неправильно наложить бранши акушерских щипцов на головку плода. Тогда следует их разъять, вынуть и наложить заново.
– Как вы себя чувствуете?
Алёна повела головой. То, что она себя всё-таки чувствовала, создавало пропасть между нею и той девочкой, которая уже ничего не чувствует. Алёна не могла осознать эту пропасть. Это есть то, что отделяет живых от мёртвых? Это действительно пропасть или это крошечный шажок?
– Я чувствую… слабость! – выдавила родильница, исключительно потому что доктор задал вопрос.
– Это нормальное состояние женщины после родов! – Белозерский обрадовался отсрочке. – В особенности после затяжных родов, во время которых организм консолидирует все силы…
– Почему эта девочка убила себя? – перебила жена мелкого почтового чиновника.
Затем всхлипнула, и слёзы полились по щекам.
Александр Николаевич присел на край кровати.
– Она… Она была очень нездорова. Алёна, вам нельзя нервничать! В жизни всякое случается. Госпожа Огурцова, я должен вам сказать…
Конечно, приятный доктор, спасший и её, и младенца от опасных процедур – Матрёна Ивановна всё объяснила, – непременно сейчас скажет что-то хорошее! Обнадёжит! Вернёт мир на место.
– … что я должен осмотреть вас! Откиньте, пожалуйста, одеяло!
Она всё ещё неловко чувствовала себя оттого, что посторонний мужчина видел то, что предназначалось законному супругу, и потому её главная тревога перевесила шок от пережитого.
– Никогда бы Саша не уехал, он так ждал ребёнка! Он жаждал его больше меня! Колыбельные выучил, представляете, Александр Николаевич? – она улыбнулась. – Книг прочитал тьму об уходе и воспитании. И начальство у него хорошее, его бы не откомандировали, зная, что я рожаю.
Белозерский окончил осмотр, укрыл Алёну одеялом. Тянуть дальше было невыносимо. Он нырнул, как в холодную воду:
– Алёна, ваш муж скончался.
Никогда! Никогда смысл подобного извещения не принимается живыми. У живых нет заранее приготовленного места для этого смысла. Огурцова хлопала глазами на Белозерского: