Два часа спустя тело Денисовой было ушито после вскрытия. Студенты занимались исследованием органов, извлечённых из трупа.
– Взвесить, измерить, подробно описать! – отдал финальное распоряжение Белозерский. – Не забудьте тщательнейшим образом обработать руки по окончании манипуляций, господа! У нас каменный век! Несмотря на то, что уже шестнадцать лет как есть возможность работать в перчатках…
– Перчатки крадут тактильную чувствительность! – перебил Концевич. – Положим, с мёртвыми телами это не так важно, но работать с живыми субстанциями не непосредственно, а создавая искусственный барьер… Тебе ли не понимать, учитывая твою страсть к акушерству! Более чувствительного ремесла не сыскать. Впрочем, об опасности, – он обратился к студентам. – Более всего, господа студенты, сегодняшняя секция и этот случай в целом должны вас научить вот чему: опасны не только девицы из борделей, но и в бесплатных свободных отношениях вы никоим образом не застрахованы. Ибо нет в женщине, как бы хороша она ни была с виду, – он театральным жестом указал на труп, – ничего привлекательного и поэтического, одна лишь скверна!
– Которую эта несчастная женщина, господин Концевич, получила от мужчины! – угрожающим тоном произнёс Белозерский.
Верины экзерсисы не прошли для него даром.
Некоторое время они с Концевичем сверлили друг друга взглядами, как два бойцовых петуха. Студенты насторожились и приготовились в случае необходимости разнимать ординаторов. Да, атмосфера внезапно загустела именно настолько. Но Дмитрий Петрович примирительно воздел руки, улыбнулся и миролюбивым тоном произнёс:
– Разумеется!.. Даже в том, Александр Николаевич, что сестра милосердия допустила преступную халатность, в результате которой погибла вот эта женщина, – он кивнул на труп, – а мы, как следствие, проводим ночь в прозекторской, отчасти виноват мужчина!
Конечно же, миролюбивость Концевича была всего лишь упаковкой для язвительной колкости. Устраивать драку при студентах было глупо. В особенности немытыми кулаками. К тому же Белозерский остро ощущал свою вину. И далеко не одну. Потому он вдруг весь как-то ссутулился и поплёлся на выход, ничего не ответив. Дмитрий Петрович во всём был прав.
Ася лежала на кушетке в сестринской. Кравченко ввёл ей морфий. Она уже затихала, когда вошёл Белозерский.
– Как она, Владимир Сергеевич? Вы не переусердствуете с…
Кравченко бросил на Белозерского столь выразительный взгляд, что тот осекся и с шумным вздохом опустился на пол у кушетки:
– Что за сутки!
– Что? Что за сутки, Александр Николаевич?! Вас обрызгало мозговым детритом вашего товарища? Вы оперировали под проливным огнём? У вас полсотни раненых в лазарете, эскадра тонет, и ваш крейсер её возглавляет с пробоиной в борту? Что у вас за сутки?!