Белозерский уложил бедолагу на кушетку, проворно всунул под лопатки валик и установил голову в нужном положении.
– Скальпель! – рявкнул он Асе, поняв, что в протянутую руку не ложится необходимый инструмент.
Анна Львовна вздрогнула. Бедняга рабочий издал агональный хрип. Вся её медлительность, связанная со страхом прикоснуться к колюще-режущим предметам, страхом, вызванным вчерашним инцидентом, моментально испарилась, уступив место более прочной, выработанной ранее, доминанте. Она вложила в ладонь Александра Николаевича скальпель рукоятью, как это и положено.
В несколько мгновений Белозерский вскрыл трахею.
– Канюлю!
Ася подала требуемый инструмент. Белозерский установил трубку в просвет вскрытой трахеи, и страдалец с шумом втянул воздух, разбрызгивая кровавую слизь. Пациент розовел на глазах и улыбался, беззвучно артикулируя благодарности.
– Что, брат?! Ловко распатронили?! То-то! А ты – «кончаюсь»!
Белозерский радовался, что мужику стало лучше, и даже забыл, что это он собственноручно ему помог. Он не заметил, что перешёл на следующую профессиональную ступень – не зафиксировал сознание на моменте «экий я ловкий хирург!». Он просто был счастлив оттого, что кто-то был счастлив возможностью дышать. Потрепав улыбающегося работягу по плечу, он обратился к Асе докторским тоном:
– Анна Львовна, перед нами типичное сифилитическое сужение гортани. Оно и привело к обструкции дыхательных путей.
Ася вдруг изменилась в лице и стала пятиться к двери.
– Не волнуйтесь, эта стадия не заразна! Куда же вы, его необходимо перевязать!
Но Ася выскочила из кабинета. Пожав плечами, Белозерский сам занялся пациентом.
Донельзя уставшая Матрёна Ивановна зашла в сестринскую в надежде хоть полчаса соснуть. На столе лежала записка. Она прочла её, и усталость как рукой сняло на выбросе из надпочечных вен тех самых удивительных веществ. Матрёна ахнула и с места поднялась в галоп.
На заднем дворе Иван Ильич нёс вёдра, полные овса, в конюшню. Кравченко курил у госпитальной кареты. Сбив извозчика и тем доставив радость мелким птахам, Матрёна подлетела к фельдшеру, тыча ему в нос бумагу.
– Эта дурища! Смотри! Вот!
Владимир Сергеевич, пробежав глазами записку, бросил папиросу и понёсся со двора, старшая сестра милосердия припустила за ним.
Иван Ильич отряхнулся, отгоняя птиц, что смог – сгрёб в вёдра, ворча:
– Как не понос, так золотуха!
Ася, забежавшая в сестринскую, записки на столе не обнаружила. И пустилась мелкой рысью по следам Матрёны.
Извозчик мастерски увернулся от Анны Львовны, вылетевшей из дверей клиники.