– Иван Ильич, Матрёну Ивановну не видали?
– Убёгла! Туда убёгла, к воде, значить. С фершалом. Цидульку ему какую-то показала – и обое в аллюр.
Проводив взглядом убегающую Асю, Иван Ильич, крякнув, уселся мастерить самокрутку. Клюква была накормлена и напоена, конюшня прибрана, все утрешние дела справлены, можно и перекурить со вкусом.
– Дело делай как следует – и носиться не придётся как оголтелым.
Тем временем Белозерский управился с повязкой на шее пациента. Лицо последнего всё ещё лучилось счастьем. Так чувствует себя человек, уже простившийся с жизнью в бурных водах, и вот в последний момент протянута рука помощи, и ничто теперь – как минимум недолгое время – не омрачит простой бесценной радости наполнять лёгкие воздухом. Радости, не осознаваемой каждое мгновение и оттого не полагаемой радостью.
– Писать умеешь?
Мужик кивнул.
– Садись сюда, – Белозерский пригласил его за лекарский стол. – Вот тебе бумага, карандаш. Пиши пока. Имя. Фамилию. С какого года. Где работаешь. Я скоро…
Александру Николаевичу не терпелось выяснить, что могло заставить Асю ослушаться врачебного указания и бросить его самого накладывать повязку. Нет, с ординатора Белозерского корона не упала, он не раз делом доказал, что не чурается сестринской работы. Ему было волнительно за Асю, в свете последних событий, и ещё потому, что он так и не смог поутру найти нужных слов, хоть бы и по прогрессивному Фройду.
Иван Ильич попыхивал самокруткой, когда ординатор вышел на крыльцо. Александр Николаевич рта не успел открыть, как извозчик махнул рукой:
– Туда! Туда бегите! Все туда бегут, ну и вы скорей бегите, как же оно без вас-то!
Белозерский застыл на мгновение, осмысливая, и помчался. Иван Ильич, сладко затянувшись горьким дымом, выпустил его в небеса.
– А больничка на нас с кобылой будет!
Спустя минуту на задний двор вышел ординатор Концевич, слегка поёживаясь от утренней питерской промозглости, особо неприятной в этот час. Потянувшись, закурил.
– А вы, доктор, что ж не бежите? – поинтересовался Иван Ильич.
Дмитрий Петрович от неожиданности бросил взгляд на извозчика не высокомерный, по обыкновению, а искренне недоумевающий.
– А то и правильно, Митрий Петрович! Не бежите – и далеко пойдёте!
Концевич хмыкнул, но до беседы с извозчиком не изволил снизойти.
На гранитной бровке Невы двое молоденьких полицейских под руководством городового вытаскивали баграми тело молодой женщины. Немногочисленные зеваки из раннего люда с любопытством наблюдали, крестясь, охая и сплёвывая, ибо нет для живого человека зрелища притягательней, чем посторонняя смерть. Нёсшийся на всех парах Кравченко вдруг застопорился и осел, схватившись рукой за левую половину груди. К нему подлетела запыхавшаяся растрёпанная Матрёна.