– Ты что, Владимир Сергеич?
Фельдшер стал сереть на глазах и смиренно лёг на тротуар. Спас его мальчишка Егор – видимо, такое было предназначение у этого подростка – спасать. Справедливо рассудив, что карамельная мастерская – это дело, но отчего бы поутру ещё и газет не продать? – он привычно оказался в эпицентре событий. С важностью солидно пожившего типа – и увы, отчасти так оно и было, – он сообщил Матрёне, расстёгивающей Кравченко воротник:
– Лизка. Из уличных. Пять раз топилася! Интересно, сызнова откачают? Если откачают, вот ужо Василий Петрович ей задаст! Он ей каждый раз задаёт, а она снова-здорово – бултых! Ну что ты с курвой делать будешь!
С чувством выполненного долга Егорка понёсся дальше, газеты сами себя не продадут.
– Не она это! – заорала Матрёна Ивановна, отвесив Владимиру Сергеевичу пощёчину. Это было лишним, он уже и так розовел. Слова мальчишки сняли спазм с миокарда, кровь снова понесла к сердечной мышце живительный кислород. Он кое-как сел.
Тут к ним и Ася подбежала, голося на ходу:
– Матрёна Ивановна! Владимир Сергеевич! Я… Я пошутила!
Матрёна с разворота отвесила Асе такую оплеуху, которой позавидовала бы сама княгиня Данзайр. Анна Львовна аж на пятую точку опрокинулась, приземлившись аккурат рядом с Владимиром Сергеевичем. Из носа у неё потекла тонкая струйка крови. Рука у Матрёны была сильная. Кравченко обнял Асю, отчего-то рассмеявшись. Она разрыдалась и попросила у него прощения. Тут расплакалась и Матрёна, присев на корточки, обнимая обоих в кучу и умильно щебеча:
– Срам какой! Остолопка! Пороли тебя мало!
Кое-как все встали на ноги. Владимир Сергеевич утёр Асе кровавую юшку своим белоснежным платком. После чего сказал строго:
– Больше никогда так не делайте, Анна Львовна! Решили покончить – кончайте без записочных мелодрам. Это по меньшей мере дурной вкус. Не говоря уже о том, что у кого на записочные мелодрамы силы есть – есть силы и для жизни. Я пойду… туда… – он мотнул головой в сторону полицейских. – Может, помощь нужна. Я всё-таки…
Обретшей твёрдость походкой он направился к сходу.
– Стыдобища! – с укоризной отчеканила Матрёна, осуждающе качая головой. После чего вынула из кармана записку и ткнула её Асе. Та, зардевшись, смяла бумажку, опустив себе в фартук.
– Я… Меня Белозерский спас!
– Что-то не вижу я его здесь! – язвительно отозвалась Матрёна, про себя сокрушившись, что не выбита дурь из Аси.
– В том смысле, что я как раз собиралась… Уже вышла… А ему помощь нужна была с пациентом.
Матрёна отвесила Асе ещё одну пощёчину, более щадящую, нежели прежняя, – для лучшего усвоения следующего тезиса: