Они оба рассмеялись. После чего Вера со всей серьёзностью произнесла:
– Поскольку сегодня ещё вы держите поводья, я прошу дозволения оперировать Амирова.
– Без нужды, Вера! – нахмурился профессор. – Опухоль, каковой бы природы она ни была, судя по всему, проросла средостение и…
– И в интересах тех самых щенков, которых я собираюсь выучить в отменных хирургов – по крайней мере некоторых из них, – я намереваюсь прооперировать пациента.
– Господи, да как помрёт – так вскрывайте на здоровье! Учись – не хочу!
– Не то же самое, что живую опухоль в живом теле. И потом, Алексей Фёдорович, диагностическая цель. Мы не можем сказать наверняка…
– Ой, делай как знаешь и что хочешь! – вскочил профессор. – Может, ты и права. Ты наверняка права! Это теперь твой поезд. Ты и финансирование на него изыскала. Держи поводья! Только меня с колесницы не сбрасывай раньше времени, ладно?
Вера поднялась, улыбнулась. Ещё раз ласково поцеловала профессора, поклонилась и вышла из кабинета, оставив его в полнейшем недоумении. Он призывал её, дабы приструнить. А по факту последним его бастионом остался профессорский кабинет, всё то огромное, что было за его дверями, княгиня взяла на себя.
И втайне он испытал огромное облегчение. Она справится лучше него.
И некоторую досаду. Оттого, что она справится лучше него.
И огромную гордость. За то, что она справится лучше него.
И вспыльчивое недовольство. Как ей удалось перевернуть всё с ног на голову, не вставая со стула, не повышая голос, не размахивая руками и не вертя лицом туда-сюда?!
Потом Белозерский нарвался ещё и на Веру Игнатьевну, встреч с которой искал как бессознательно, так и самым осознанным образом. А в клинике по сто раз на дню пересечёшься, даже если специально не бегать. Хотя бы и на перекуре.
Вера курила одна, и Сашка не дал себе труда заметить, что ей не до него. Ему не хватало элементарного такта Ивана Ильича, который аж крякнул, увидав, что пащенок сунулся к взрослой суке. Но поскольку не мог припомнить ни единого случая, когда бы взрослая сука обидела цуцика, то и спешить с подмогой не стал. А если лапой под зад получит, так и поделом ему.
– Вера Игнатьевна! Никак не мог застать вас в одиночестве! Мне необходимо переговорить с вами наедине.
– О чём, дитя моё? – усмехнулась княгиня.
– Какое же я вам дитя! В десять лет вы меня изволили родить, что ли?!
– Ах, вы об этом! Вы жаждали признаться мне в пылкой страсти?
Белозерского бросило в жар. Собственно, именно в этом он и мечтал признаться Вере.
– Без нужды, Саша.
– Почему?!
– Я и так знаю о вашей пылкой страсти.