Госпитальный извозчик присел рядом с княгиней.
– Не знаю я этих слов, что вас, господ, учат. Однако ложь не живуща. Так народ говорит. И давно говорит. Испокон веку. А вы человек живой. В вас ни вершка лжи. Он и был вам люб. А вы ему. Потому и просто было парню уйти. В любви-то. А вам непросто оставаться… Я, Ваше высокоблагородие, мальцом ещё совсем любил одну. Одружились, всё чин по чину. А она помри родами. И дитёнок наш. Так я на похороны не смог прийти… Из села выгнали. За такое-то. А вы говорите – разтынать.
Иван Ильич редко кому открывался. Сам головой тряхнул.
– Вы прям не иначе как добрый поп, Ваша Светлость! Аж Малая Россия из меня попёрла. Оттуда я, – он поднялся. – Вы опрокиньте. Сивуха – она встряску даёт. Встряхнулся поверх встряски – и снова жить можно. Как в драке первый раз кулаком по морде – тяжко. А со второго – лёгкость во всём теле необыкновенная, и сам чёрт не брат! Пошёл я вашу механизму докраивать.
Вера Игнатьевна легко опрокинула в себя тяжкий маслянистый самогон. Надо было пойти к профессору, принести извинения за форму и окончательно прояснить ситуацию по сути.
В кабинете Хохлова восседал господин Белозерский Николай Александрович. И Владимир Сергеевич Кравченко присутствовал. Профессор был искренне благодарен купцу Белозерскому за более чем щедрое… Но принимать не умел. За него выкручивался Кравченко.
– Позвольте, господин Белозерский, выразить вам огромную благодарность…
– Да-да! – ворчливо перебил профессор. – Спасибо, что согласились облагодетельствовать клинику по её ходатайству, лишив меня малейших рычагов управления этой самовольной взбалмошной вольтерьянкой!
– Так понимаю, речь идёт о княгине Вере? – улыбнулся Николай Александрович.
– Простите, простите меня, дорогой! – Алексей Фёдорович моментально устыдился, – я раздражён на целый ряд обстоятельств, в особенности на собственное бессилие! Разумеется, я от всего сердца благодарен вам! Если бы не вы!..
– В чём провинилась Вера Игнатьевна?
Профессор махнул рукой и уставился в окно, предоставив Владимиру Сергеевичу удовлетворять любопытство почётного посетителя.
– В добросовестном исполнении своих обязанностей, – тихо пояснил Кравченко.
– Ах, это! Добросовестные на Руси всегда виноваты, это естественный ход событий, – выдохнул Николай Александрович.
Они мирно пили чай, и старший Белозерский всё никак не мог найти верную ноту для начала деловой беседы, когда в кабинет ворвалась Вера, с порога строго чеканя:
– Всё элементарно! Амирова буду оперировать под высокой спинальной анестезией…
Она оборвалась, заметив гостя. «Император кондитеров» поднялся, подошёл к ней, поцеловал руку, отметив, что поверх отчётливого запаха едких дезрастворов отдаёт сеном и лошадиным навозом, и отчего-то эти запахи вскружили ему голову, показавшись самыми чудесными из возможных. Он тут же выбросил это из головы, поскольку непростой разговор с Хохловым начался сам собой. Стало ясно, как простая гамма, что профессор не желал начала беседы, в мыслях своих уже сдав все дела Вере.