– Какая разница! – неожиданно спокойно ответила Лариса, видимо, действительно поднабравшись чего за полтора десятка лет от своего «товара». – Давно всё смешалось. Дворянка! Какой двор подвернулся, тот и застолбила.
– У нас недавно девчонка нищая, тоже из дворянок, родила, муж застрелился. Ей место в сельской школе исхлопотал городовой, простой мужик.
– Так она хоть вдова. Кто бы меня, незамужнюю, с байстрюком в подоле принял?
Подруги посмотрели друг на друга. Это была неприятная для обеих дуэль. Лариса неожиданно бросилась к Вере на грудь и разрыдалась, ворча сквозь слёзы:
– Сама двадцатипятилетнего купеческого сынка оприходовала, кобыла изношенная, а мне морали о нравственности читает!
– Не такая уж и изношенная! – Вера погладила Лару по спине, бормоча слова немецкого богослова Фридриха Этингера: – Господи, дай мне спокойствие принять то, чего я не могу изменить, дай мне мужество изменить то, что я могу изменить. И мудрость отличить одно от другого! – после чего встряхнула Ларису и отодвинула от себя: – И дай мне сил не забыть, за что мне так дорога эта чёртова бандерша!
– То-то! – тут же успокоилась Лариса Алексеевна и поцеловала подругу.
Ничья душа не остаётся интактной при долгосрочном тесном контакте с девицами оного поведения.
– Разумеется, ничто не извиняет мужчин. Если ты это хотела от меня услышать. Тебе самой удалось создать абсолютного законченного эгоиста. Извини, но я не думаю, что он смотрит на тебя как на мать. Исключительно как на бесконечный источник ассигнаций. Внушила ты ему этим уважение к женщине и труду, а?
Так что, Ларочка, ничто не извиняет и тебя, уж прости. Всем в равной мере…
– Аз воздаст! – огрызнулась Лариса Алексеевна.
– Это и имела в виду! – рассмеялась Вера Игнатьевна. – Ладно, пойду проверю, как там Яша флюгера у юнкеров обрабатывает. Чтобы сослепу не напортачил. Ставь чай… Точно Сашка всегда в резиновых предохранителях?
– Я девками торгую, а не свечки им держу!
– Ну да, ну да, свечки ты в церкви держишь. И потолще, потолще! Русский бог как символ русского бесстыдства… Мне такого интеграла не взять. Неспособна-с! – язвительно припечатала Вера, шутовски разведя руками.
– Тьфу на тебя! – беззлобно прикрикнула Лара и перекрестилась на красный угол.
Вера только рукой махнула.
Выставленного Верой Сашку Белозерского ноги сами принесли в клинику. Обдумывая по дороге всё произошедшее… Не обдумывая, а кружась в вихре взаимоисключающих чувств, он страшно на неё разобиделся. На задний двор молодой человек вошёл уже до крайности униженным и до глубины души оскорблённым. Увидав на крыльце Ивана Ильича с шилом и ремнём, Белозерский осознал, что совершенно не имел цели, перебирая ногами. И, вероятно, нет никаких любовей, есть ремесло, и необходимо сосредоточиться на нём и отточить до искусства.