Они довольно долго смотрели друг другу в глаза. Полицмейстер первым утомился играть в гляделки.
– У меня нет никаких оснований сомневаться в ваших словах, и никогда не было. Всё предельно очевидно. Подпишите здесь, господин Кравченко, – Андрей Прокофьевич протянул бумаги, подвинул чернильницу. – Если, конечно, со всем согласны. Кошмарная история.
– Библейская, – заметил Кравченко, поставив росчерк и возвращая бумаги.
– Э, не, любезнейший Владимир Сергеевич! «Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам».
Снова состоялась дуэль взглядов.
– В любом случае именно наша ошибка привела к таковым печальным последствиям. Мы не распознали острый психоз, приняв его за истерический невроз. Иные соматические симптомы оных патологий схожи, и если родственники Аврутовых, коли такие имеются, пожелают вменить нам врачебную халатность…
– Перестаньте, Владимир Сергеевич! Я всё понимаю, но и вы меня не держите за… Я вам так скажу, не для протокола: если не вы самолично воткнули нож, то премудрствования медицинской науки наше ведомство не беспокоят. У нас своих хлопот хватает. С господином Аврутовым я общался. Скажу вам между нами: в его случае я не воспрепятствовал, даже если был в силах. Прошу вас!
Полицмейстер поднялся, встал и Кравченко. Они были схожи той зрелой мужской красотой, что даёт природная стать и выученная выправка. Провожая Владимира Сергеевича к дверям, Андрей Прокофьевич ещё раз принёс извинения:
– Вы как никто другой понимаете значение бумажного делопроизводства.
– Да уж! – горько усмехнулся Кравченко. – Понимаю. И значение. И суетность, и бессмысленность.
– С бессмысленностью не горячитесь. Возможно, недостаточная эффективность. Но в распознании истины – излишних сует не избежать.
– Разумный вы человек, Андрей Прокофьевич!
– Благодарю!
Они пожали руки.
– Вы, Владимир Сергеевич, ни в каких партиях не состоите?
– Да если состоял бы – вы бы знали! – улыбнулся Кравченко.
– Что правда, то правда. Знал бы. И понял бы! Но вы же испытываете сочувствие к какому-нибудь из наших многочисленных политических движений?
– Я испытываю сочувствие к человеку.
– К русскому народу?
– К человеку.
Полицмейстер распахнул дверь.
– Не смею вас больше задерживать! Но считаю своим долгом предупредить: держитесь подальше от эсдэков; социал-демократы, особенно их боевики, охочи до таких, как вы. Умных, гордых, обиженных властями и системой.
Он впился взглядом в Кравченко, и на секунду ему показалось, будто тот окаменел. Нет, показалось. Переутомление. У всех – переутомление. Что у такого великолепного человека, как господин Кравченко, может быть общего с негодяями? Он бы скорее подался к кадетам. Похоже, он попросту волк-одиночка.