– Их утратишь!
Лариса Алексеевна непроизвольно провела рукой по волосам. Когда ей напоминали, что она – дипломированная сестра милосердия, она всё время проводила рукой по волосам. Не то снимая петли кишечника после той ямы, не то поправляя чепец. Очень прочно был прошит жест. Сколько она его ни пыталась подавить. Благо, напоминали редко. Или не благо, она не знала. Живёт она получше Матрёны Липецких, хотя старшая сестра державного госпиталя должна жить лучше содержательницы борделя. Живёт Лара богаче во всяком случае. А хорошо или нет, так то такое: жизнь на что ни помножь – жизнью останется. И у Матрёны Ивановны нет незаконнорождённого – или, как говорила Мотя, безбатешного – сына, заслуживающего всего самого лучшего.
Кравченко сидел в кабинете полицмейстера. Андрей Прокофьевич, стоя у окна, намеренно выдерживал паузу. Он был опытнейшим сыскарём и чуял, когда дело нечисто. Он был абсолютно бесстрастен. И его посетитель, известный ему человек, был бесстрастен. Поняв, что сколько бы он ни тянул, офицер, выстоявший под огнём, пролившимся на нашу эскадру, останется бесстрастен от этих элементарных приёмчиков, полицмейстер решил не унижать более ни Кравченко, ни себя – и повернулся к столу.
– Ещё раз прошу простить, Владимир Сергеевич, что оторвал вас от работы. Но такие дела, пусть сто раз ясные, требуют дознания.
– Я понимаю, Андрей Прокофьевич.
– Приятно иметь дело с человеком военным, знающим, что такое устав и приказ, и не требующим лишних расшаркиваний.
– Бывшим военным.
– Бывших военных не бывает. По себе знаю.
Владимир Сергеевич уважительно кивнул. Андрей Прокофьевич придвинул к себе папку с бумагами, раскрыл, сделал вид, что пробежал. Память у него была отменная.
– Итак, посланным вами дворником был вызван городовой, прибывший с полицейским нарядом и обнаруживший восемь трупов. Господин и госпожа Аврутовы, кухарка Васильева.
И пятеро хозяйских детей, – полицмейстер вздрогнул, перекрестился, сглотнул и произнёс: – Упокой их души, Господи!
Нельзя было понять, действительно ли так расстроила Андрея Прокофьевича смерть детишек или же он гениальный актёр. Возможно, и то и другое, ибо каждая последующая система включает в себя предыдущую.
– Упокой души! – эхом отозвался Кравченко и перекрестился. Еле удержал слезу, потому что мёртвых детей невозможно стереть из памяти.
– С ваших слов, Владимир Сергеевич, вы оказались на месте преступления в тот момент, когда кухарка Васильева выдернула нож из груди господина Аврутова и немедленно совершила самоубийство. Верно?
– Всё верно.