К Вере, собиравшейся в операционную, подлетела Матрёна. Казалось, она действительно неслась по воздуху, так шуршали юбки. Лицо её таким лучезарным Вера не видела… никогда.
– Очнулся! Очнулся Петруша! Ожил купидон! Я зашла вовремя – Ася по полу ползает, плачет. Я немедленно подогретый раствор, как ты велела на случай…
Старшая сестра милосердия обняла княгиню, начала кружить её и расстерилизовала к чертям! Ладно, случай был не неотложный, плановый. Какое счастье было видеть Матрёну Ивановну открыто плачущей, потому что и этого Вера Игнатьевна не видела ни разу с тех пор, как познакомилась с Матрёной Липецких.
Но доктор медицины Данзайр не имела права поддаваться эйфории.
– Мало что очнулся! Каким очнулся?
– Нешто я тебе дура неопытная?! Голосить, что идиотом в мир вернулся?! Сперва что-то пролепетал, отчего студент наш, Порудоминский Костя, подпрыгнул, едва потолок не пробил. А после «где, – говорит, – мамаша с папашей?». И «нет ли пошамать чего?».
Вера прислонилась спиной к стене, закрыла глаза и выдохнула. При Матрёне она могла позволить себе расслабиться. Старшая сестра милосердия никак не могла выплеснуть радость и потому трясла Веру, смеясь сквозь слёзы:
– Мамаша! Папаша! Пошамать! Ишь ты, поди ж ты!
Вера сползла по стенке, и из-под закрытых век скатилась слеза.
– Верка! Ты чего?! – присела на корточки Матрёна. – Ну ладно я! Но ты-то! Держи фасон! Идём, идём скорее! Оболтус твой, затеявший немилосердную лавочку, сейчас над Невой кружить пойдёт! Уж так счастлив, олух! Какой он всё-таки способный, талантливый и удачливый, чёрт шебутной!
Матрёна села рядом с Верой и разрыдалась так бурно, что Вера Игнатьевна моментально мобилизовалась. Необходимо было привести Матрёну в чувство. Если сорвёт Кронштадтский футшток, как же калиброваться?!
Немедленно послали за Петрушиным отцом. Важным мужичком Петенька сидел на кушетке в сестринской. Порудоминский кормил его с ложечки жидкой манной кашей.
– Наш «циник» оказался самым добрым и самым ласковым из троицы студиозусов! – шепнула Вера Белозерскому. – Как уж у него папаша будет Петрушу вырывать – бог весть!
– Как иногда говорит Василь Андреевич батюшке: «Злющие вы, у вас не обидят, остаюсь!»
Все были довольны и счастливы. Николай Зотов не понимал, что врачи совершили чудо. У сынишки был жар, а теперь его нет. Почему все эти важные люди собрались здесь, будто на великокняжеское тезоименитство, не соображал. Но сердцем и душой чуял: его сын – диво дивное, чудо чудное, удивительное создание союза природы и человека.
– Феникс! – сказал господин Кравченко.