– Простите, Вера Игнатьевна. Уходите. Моя жизнь – конченная.
Она наклонилась, подняла его тележку, грубо и резко всунула ему в сильные большие руки.
– Ты мне свою жизнь проиграл. Когда она будет кончена – я решаю!
Княгиня вновь обратила взор на бросающего:
– Он весь, сам, со всеми своими потрохами – моя собственность. Моя ставка. Да только понимаешь ли, в чём дело – я не играю.
– Почему? – тот не знал, зачем спросил. Стоило сделать уже хоть что-то, чтобы паства не почуяла слабины, не вышла из-под повиновения. Но даже ехидного или дерзкого тона у него не вышло. Это был искренний интерес, в чём-то похожий на обыкновенное человеческое любопытство.
Вера усмехнулась, склонилась и прошептала ему в самое ухо:
– Потому что я слишком азартна!
Кто-то из оборванцев выкрикнул:
– Какая страстная барышня! Из господ, не иначе!
Чья-то рука начала обшаривать её ягодицу. Вот этого княгиня и ждала, потому и нагибалась. Иначе отсюда не выйти. Только с шиком!
Решивший причаститься господского тела получил мощнейший хук с разворота, да такой силы, что свалился на спину, из носа хлынула кровь. И началась такая куча мала, что любо-дорого!
Свора пыталась давить Веру численным преимуществом. Прижавшийся к стене бросающий с немым восхищением на грани мистического ужаса наблюдал, как молодая женщина сражается в какой-то странной манере, которую и дракой-то назвать нельзя. Она будто и не шевелилась вовсе, но при этом исполняла энергический ритуальный танец, и превышающие её численностью, весом и физической силой мужчины падали один за другим как подкошенные: кто, схватившись за выбитую в суставе стопу, кто, задыхаясь от резкого тычка в грудь. Оживший Георгий лихо помогал, молотя упавших тележкой без разбора.
В какой-то момент, воспользовавшись неразберихой и оторопью главаря вертепа, Вера и Георгий выскочили в предрассветный морок. Стоит отметить, калека был не менее шустёр, нежели княгиня. Он нёсся на своей тележке не хуже, нежели она на своих двоих. Из переулка инвалид выкатился первым. Вера залихватски свистнула, к ним подъехала пролётка, и протянутая Георгию рука была отвергнута, но без обиды, без позы, без того, что паче гордыни. В товарищеской манере лихого арьергарда.
– Трогай! – крикнула Вера.
Они с Георгием расхохотались, и даже обыкновенно крайне чуткий извозчик не приметил, как кто-то вскочил на запятки и затаился, привычно скрутившись пружиной.
Квартира Веры Игнатьевны располагалась в великолепном доходном доме и находилась в собственности. В своё время матушка получила гнёздышко в дар от владельца и ещё при жизни оформила на единственную дочь. Отец Веры этого не знал. Жизнь его жены и так нельзя было назвать безоблачной, узнай он о тайном романе, она могла бы покинуть юдоль земных печалей значительно раньше, а господь и так не был слишком щедр к ней. Славно, что мать всё провернула вовремя и втайне. Отец Веру из завещания давно вычеркнул. И изменять своего решения не собирался. Да и как можно что-то изменить, если ни он, ни дочь давным-давно знать друг друга не желали.