Ася подхватила со стола графин, стакан и… упала в обморок. Стекло брызнуло в разные стороны, сестра милосердия удачно приземлилась мимо осколков. Кравченко с Белозерским бросились к Асе, Концевич остался на месте. Матрёна Ивановна с более чем красноречивым выражением лица отправилась к крану, налила воды в чашку, накапала снотворного средства и напоила дитя, шикнув Хохлову в лицо:
– Вы всех распустили!
– Не шипи, Мотя! – ласково ответил Хохлов старшей сестре милосердия. – Живая Сонька-то! Из-за их распущенности! – он кивнул на Кравченко и Белозерского, суетившихся вокруг Аси. Но тут же недовольно нахмурился.
Профессор был безмерно счастлив, что угроза жизни племянницы безвозвратно миновала, что в подобных клинических ситуациях приравнивается к сказке. Он был бесконечно зол на себя за то, что бессмысленно гонял по городу, потому что сам боялся сделать то, что сотворили эти обалдуи. Он их ещё пропесочит! В особенности Белозерского! А перед Кравченко он на колени упадёт. Потом. Наедине. И только перед ним!
Соня уснула. Хохлов ласково уложил её ручку под одеяло, ещё раз поцеловав. Потрогал губами лоб – и он не был горяч, слава тебе, Господи! Слава Вериной скрупулёзности, умению работать в ране и тому, что Сонечка очень здоровая и закалённая девочка. Профессор перекрестился, трижды поплевав через плечо. Он делал это точно в такой же манере, как и госпитальный извозчик Иван Ильич, и обыкновенно это было очень забавно. Но только не сейчас, когда вера христианская, православная была не просто продолжением веры языческой, первоприродной, а сливалась с ней. Вере – исключительно и только ей здесь и сейчас было место. Он мотнул головой, усмехнувшись.
Отойдя от кровати племянницы, Хохлов на миг задумался. Владимир Сергеевич поил Асю горячим крепким чаем.
– Вы – здесь! – строго адресовался профессор Асе и Матрёне. Те кивнули. – А вы трое! – он обвёл взглядом Белозерского, Кравченко и Концевича. – Ко мне в кабинет, немедленно!
В кабинете профессор первым делом неспешно водрузил на себя накрахмаленный до несгибаемости халат, сел во главу стола для заседаний и лишь после этого пригласил ординаторов и фельдшера присесть. Причём в манере, далёкой от субординации:
– Садитесь, Владимир Сергеевич! – он с искренней благодарностью посмотрел на Кравченко, заранее принося извинения за положенный спектакль. – И вы двое! – холодно и коротко кинул ординаторам.
Когда все сели, Хохлов вскочил и стал расхаживать по кабинету.
– Я сказал вам, господин Кравченко, что моя племянница не лабораторная мышь? Сказал! Вы со своим… новаторством – мало доигрались?!