— У тебя нет ключа?
— Если бы был, я бы им воспользовалась, — резко говорит она. — Ты первая.
Я перемахиваю через забор, приземляюсь рядом с ней, но оступаюсь и падаю на живот. Загребаю растопыренными руками полоски свежего дерна, обнажив кофейного цвета землю.
Мы подходим к дому. Запах бетона, штукатурки и краски смешивается с ароматом диких трав в холмах позади. Стальное корыто, в котором засохли остатки бетона, стоит на подъездной дорожке, как лодчонка в развале кирпичей. Лопата темнеет в синеве у стены. Входная дверь открыта — прислонена к балкам, поддерживающим крышу. Такую дверь можно купить в оптовом магазине — с разноцветным оконцем, где множество стеклышек, как лучи, тянутся от овала в центре. Джини входит в дом, переступив порог, накрытый чистым листом пластика. Я оглядываюсь по сторонам. Во тьме чернеют такие же дома. Я вижу голые балки, бетономешалку, инструменты.
Войдя, слышу шаги Джини — шлепки ее ног разлетаются по пустому дому. Она вскидывает голову и смотрит на меня — глаза чернеют на призрачно-бледном лице.
— Думаю, у них ремонт, — просто говорит она.
Я наклоняюсь, чтобы избежать ее взгляда и хлопаю ладонями по коленям, оставляя на штанах едва заметные полоски грязи.
А когда выпрямляюсь, она уже в другой комнате. Я не иду за ней сразу — мой мозг, похоже, морочит меня. Я больше не чувствую усталости, но не могу понять, что именно не так. Джини чем-то шуршит, что-то царапает. Я шагаю в комнату.
Передо мной кухонька — на столе брошены инструменты: молоток, пистолет для герметика, канцелярский нож, всюду рассыпаны бритвы, гвозди и булавки. В следующей комнате на полу белый линолеум, стеклянные раздвижные двери распахнуты в синеву заднего двора. Голая Джини идет из дальнего угла комнаты ко мне, застывшей на пороге. Оказавшись рядом со мной, она чуть не падает на меня, и я поднимаю руку, оставляя темный отпечаток у нее на предплечье.
Ее лицо обвисает.
— Грязная. Грязная.
Она хватает одну из бритв и чиркает ей сбоку по моей шее. Левая щека становится холодной. Коленная чашечка и вся правая нога сразу немеют. Джини режет мою шею с одной, а потом с другой стороны. Я разворачиваюсь, падаю на стол и чувствую, как она обхватывает меня за плечо, пытаясь отвести мои руки от ран. Дыхание туманит столешницу, брызжет слюна. Она разворачивает меня лицом к себе и продолжает кромсать мою шею. Я вижу, как мои руки взлетают, но силы в них нет, и она просто отмахивается.
Во рту кровь. Она ушла. Я замечаю черные потеки — всюду на белом. Лежу на спине — на полу. Вижу плохо — глаза кажутся холодными и полными пыли. Шея болит. Не знаю, что с руками и ногами, и в какой позе я лежу. Боль в шее усиливается — адски — жжет, как кислота. Они жадно крутятся в неверном, блеклом свете. Я понимаю, что у них пир. Ряды поршней аплодируют, как клавиши пианино.