«Домина», — понял он. Там должно быть написано: «Диана Домина», а не «Ареева». Он ничего не сказал Дине, пошутил над ее фотографией, она конечно же обиделась, а он пристал с извинениями и долго извинялся сначала в кухне, а затем они перебрались в комнату на диван.
Максим улыбнулся. Кольцо он купил чуть позже, размер замерял, дождавшись, пока его девочка уснет. Они подали заявление на следующий же день после его предложения со сто одной розой, и теперь Максим с удовольствием наблюдал, как его любимая девочка готовится к свадьбе. Ему самому свадьба была нужна как рыбе зонтик, он предложил расписаться и улететь на Канары, но она так расстроилась, что Макс тут же сдался. Пусть будет свадьба, если ей хочется, а на Канары они и так полетят.
Свадебное платье выбрали шикарное, Милка хоть и стерва, попыталась отпустить пару шпилек, но Макс как бы невзначай вспомнил о занятых на старте деньгах, и она сразу присмирела и лично включилась в работу. Секс у них был мимолетный, незапоминающийся, вполне возможно, Милка и присмотрела его тогда в качестве источника стартового капитала, кто сейчас вспомнит. А Макс и не возражал. Дело Милка свое знала, работать умела, Макс ее за это уважал и об отданных деньгах не жалел.
Он сидел и умничал, что неважно какое платье, лишь бы материал хорошо поддавался, но когда Дина вышла из примерочной, его как накрыло. Он и сам не понял, с чего его так разобрало, но лишь присутствие Милки спасло салон от дальнейших разрушений, они с Диной ограничились примерочной, причем Максим ухитрился платье даже не измять, или там ткань была такая немнущаяся? Платье отложили, к нему должны были доставить коллекционные перчатки и фату.
И где он взялся этот Чайковский? В этот раз Дина совсем не хотела его отпускать, даже просила взять ее с собой. Макс бы и взял, так кроме разговора с Бетховеном ничего больше и не планировалось, возможно, он даже ночевать здесь не останется и к утру уже будет дома. Он представил как войдет в спальню, посмотрит на свою спящую девочку, вдохнет ее запах…
Максим с тоской посмотрел на часы и уже потянулся к телефону, как тут его окликнули. Провели вглубь и оставили перед дверью в кабинет Чайковского. Бетховен выглядел неважно. Кажется, даже хуже, чем в прошлый раз.
— Что, не нравлюсь? — он мигом считал все, как качественная магнитная головка. — Все правильно, Максим, мне осталось недолго. Да ты садись, в ногах правды нет.
Макс сел напротив, стараясь подавить в груди муторное чувство, которое возникало у него в определенные минуты и безошибочно подсказывало, что именно сейчас в его голову направлен прицел автомата.